Земля под ее ногами - читать онлайн книгу. Автор: Салман Рушди cтр.№ 137

Один скелет все же не был извлечен из шкафа и не сплясал, постукивая костями, свой отвратительный танец у всех на глазах.

Ровно через год и один день после свадьбы с Ормусом Вина вернулась в мою постель. Она приходила не часто, не надолго — но приходила. Она вернулась ко мне.

— Я тебе объясню, почему провалились атаки всех этих ядовитых перьев, — бормотала Вина в моих объятиях. — Это потому, что все любят возлюбленных. Я — возлюбленная, поэтому меня все любят.

— Тогда что же ты делаешь здесь? — спросил я.

— Это все тот же танец Амоса, — ответила она. — Если хочешь разгадать загадку, нужно сделать шаг не по правилам.

Но это был лишь остроумный ответ. Были и другие объяснения. Одно из них заключалось в том, что Вина хотела спасти меня.

— Посмотри на свою жизнь, Рай, — куда ты идешь, что делаешь. Ты ныряешь со своей камерой в выгребную яму человечества и, естественно, полагаешь, что все мы сделаны из дерьма. И здесь, дома, с этими плоскогрудыми, голозадыми вешалками, тоже ничуть не лучше. Так ведь? Эти девочки открывают рот только с одной целью, и вовсе, мать твою, не для того, чтобы есть или говорить. Взгляни на свою жалкую жизнь. Была ведь эта девушка, которая тебя любила, ты бросил ее, как ее звали-то? (Она знала, как ее звали. Это был ритуал. Она хотела заставить меня произнести ее имя.)

— Анита, — говорил я. — Анита Дхаркар. Она предпочла остаться дома.

— А ты просил ее поехать с тобой? — призывала меня к ответу Вина. — Даже если и просил, то делал это не так, как нужно, сердце твое было где-то далеко. Я расскажу тебе о твоей жизни. Твоя жизнь — грязь. Ты гораздо больше похож на Ормуса, чем ты думаешь, но только он — сама чистота и свет, а ты — грязь и тьма. Если ты — лучший товар на рынке, то нам всем надо сразу распрощаться с надеждой.

— Спасибо, Вина, я тоже тебя люблю, — пробормотал я, стараясь не подавать виду, что ее слова задели меня за живое.

— И все же, когда я рядом с тобой, я чувствую, что ты часть чего-то, — может быть, какого-то потока жизни? — продолжала она. — Я думаю, что каждый из нас — часть большой реки, и независимо от того, насколько грязной и отравленной может быть эта часть, ты все же понимаешь назначение этого большого потока, этой огромной и щедрой реки. Я говорю о жизни и смерти, Рай. Ты язычник, притворяешься, что после смерти нет жизни, но послушай меня, ты — часть чего-то, существующего здесь и сейчас, и что бы это ни было, это хорошо, это лучше, чем только ты сам. Но все дело в том, что твоя жизнь просто течет и ты даже не знаешь, как называется река твоей жизни.

— Прекрати, — сказал я. — Сегодня среда, по средам я выношу мусор.

Насколько я понимаю, отсутствие интереса к мистической стороне ее натуры раздражало ее, ей было просто необходимо преодолеть мое сопротивление, и это одна из причин, заставлявших ее возвращаться ко мне. Но в конечном итоге главное — это всегда отношения мужчины и женщины. Нам просто было хорошо вместе, вот и всё. Со мной она не чувствовала себя немолодой замужней женщиной. Я давал ей то, что ей было нужно, ничего не прося взамен. Со мной она снова принадлежала сама себе. Она была свободной.

Да, и еще: Ормус, ее единственная настоящая любовь, начал пугать ее.

В отношении победы «VTO» над парочкой Сангрия — Осер она все же была совершенно права. В то время все больше женщин стали выступать с группами или делать сольную карьеру. Некоторые из них были обозлены из-за несчастной любви или из-за неудач в отношениях с мужчинами, многие страдали от переедания или недоедания на нервной почве, другие сходили с ума от того, что им пришлось перенести в детстве: Touch me daddy don't touch me hug me mama don't hug me, love me daddy won't you leave me alone, love me mama wanna be on my own. You know that I remember too much. So I don't know what to do with your Tender Touch [275] . Были среди них и просто пройдохи с пустыми глазами. Мадонна, сердитая сестра Марко Сангрии, теперь тоже влиятельный критик, уже заявила, что тема есть только одна — это пол, тело. Когда-то «Кристалз» пели: «Он ударил меня, и я была этому рада». Теперь это превратилось в «только ударь меня, и я сломаю тебе твою гребаную челюсть». (Это был явный прогресс.)

На фоне всего этого убожества лишь Вина выглядела так, будто она пела просто от счастья. Сам этот факт заставлял воспарить наши сердца, даже когда она исполняла самые желчные из творений Ормуса. Радость, звучавшая в ее песнях, говорила нам, что нет ничего такого, что мы не могли бы преодолеть: ни слишком глубоких рек, ни слишком высоких гор. Это сделало ее любимицей всего мира.

(Здесь я употребляю слова «мы» и «наши» для описания общности, к которой я, конечно же, тоже принадлежал, так же исступленно поклоняясь Вине, как и любой ее фанат из первого ряда.)

Их группу начали считать ее группой. Ормус выпускал записи, продумывал шоу вместе с постановщиками, писал песни и выглядел на сцене словно бог, спустившийся с Олимпа. Но в своем стеклянном футляре он казался далеким и абстрактным. Он стал скорее концепцией, анимационным спецэффектом, чем объектом наших грез и желаний. К тому же было заметно, что он испытывал настойчивую потребность контролировать Вину. Десять лет ожидания не были чем-то естественным. Его пресловутая моногамия, непоколебимая решимость стоять на своем — нельзя не согласиться, что все это отдавало каким-то закоснелым властолюбием. Мы могли представить себе ее реакцию на такую собственническую любовь. Даже любя Ормуса, боготворя его, она стремилась найти место, где могла бы побыть наедине с собой.

Так что для нас Вина была главной, Вина как Голос, Вина, чье непрекращающееся движение по сцене как бы говорило: Орми, малыш, Орми, единственный мой, я люблю тебя, дорогой, но ты не можешь связать меня; ты можешь жениться на мне, но не можешь поймать меня; если я — блаженный дух, то ты — джинн в бутылке; благодаря тебе идет спектакль, но ведь я могу и уйти. Да, такой была Вина, такой мы хотели ее видеть, — Вина, которая перенесла в детстве страшную травму, но вместо того чтобы ныть по этому поводу в миллионах интервью, просто пожимала плечами и опускала эту тему; Вина, которая рассказывала нам о своих абортах, бесплодии и горестных мыслях, не прося у нас сочувствия, ничуть не рассчитывая на него и этим заслужив нашу любовь; Вина, во время гастролей не расстававшаяся с книгами Мэри Дейли [276] и Энид Блайтон [277] ; Вина, единственная из тысячи знаменитостей и культовых фигур, способная, глядя прямо в лицо будущему президенту, спросить его, каково это — носить прозвище, означающее «женские лобковые волосы».