Уборка в доме Набокова - читать онлайн книгу. Автор: Лесли Дэниелс cтр.№ 11

— А рукопись опубликуют? В смысле, это будет книга, которую все смогут прочитать, или она просто попадет в чью-то частную коллекцию? — Левая рука прервала свою деятельность. — Это замечательная книга, — сказала я. — Особенно любовные сцены. А те, где про спорт, заинтересуют многих… гм… мужчин, — добавила я, непреднамеренно повысив голос. — В общем, книга для всех, — закончила я неуклюже.

— В таком случае вам нужен литературный агент, — проговорил он пренебрежительно. — Прямо там у вас, в Онкведо, есть отличный агент, Марджи Дженкинс. Она по большей части занимается любовными романами, но издательский мир знает хорошо.

— В Онкведо? — Что-то не верилось. Он что, отправляет меня обратно в глубинку? Хуже того, он решил, что я сама оттуда.

Я протянула ему копию титульного листа, которую он не глядя опустил в ящик. Сказал, что ему, возможно, потребуется оригинал, но для начала он «прикинет подлинность», а потом со мной свяжется.

После этого он спросил, где я купила свои туфли. Такой вот способ сообщить, что пора выбираться из кресла ценой в шесть тысяч долларов и проваливать. Он проводил меня до лифта и дал мне свою визитку. Рука у него была восхитительно сухой и шершавой, прямо как у настоящего человека.

Шагая к своей ненаглядной пекарне, я изумлялась: сколько людей — и всем есть куда пойти. Я забыла, что в большом городе это всегда так. У каждого есть цель. Пробираясь к своей любимой пекарне, окруженная шагающими людьми, я наслаждалась мгновением, присутствием всех этих движущихся тел. Сквозь рев автомобильных гудков и шуршание автобусных шин я улавливала сложный ритм шагов: размашистых, мелких, отрывистых. В середине квартала, на тротуаре, они на несколько тактов начинали звучать в унисон. Зажигательный, глубоко сексуальный ритм. Я чувствовала, что он растекается по бедрам, как расплавленный шоколад, я едва не начала пританцовывать в такт. Шагнув с противоположных тротуаров, на мостовой сошлись два карлика, разминулись, чуть не задев друг друга низко расположенными плечами, не встретившись взглядом. Чисто постановочная сцена. Я почти слышала голос Бога за кулисами: «Карлики, ваш выход».

Город наделен неведомым волшебством, которое и удерживает в нем людей. Только решишь уехать — потому что твою ставку сократили, друга-велосипедиста сбило такси, газетчик плюнул в тебя, отдавая сдачу, — и в тот самый день, когда глаза уже вроде бы нацелились на тихое зеленое место, где можно жить простой и здоровой жизнью, случается волшебство: в Вест-Виллидже предлагают съемную квартирку в две спальни, официант бесплатно угощает тебя морским гребешком под лаймово-чилантровым маринадом, особый рецепт шеф-повара, трое подростков поют а капелла на платформе в метро, лучше любых «Марвелеток» [10] . И ты понимаешь, что не в силах уехать.

А вот я уехала. А теперь вернулась, будто набиваюсь обратно, — пытаюсь выглядеть прилично, пытаюсь вести себя как положено, чтобы никто не заметил, что я уже не здешняя.

Впереди показался желто-синий полосатый тент перед входом в пекарню. Интересно, кто сегодня за стойкой — Пьер или одна из его безупречно-элегантных парижских кузин. Только в стеклянной витрине не оказалось никакой выпечки. Деревянная скамейка, стоявшая у входа, исчезла. Вместо былой вывески висела медная табличка: «Агентство недвижимости».

Я стояла и таращилась на выставленные за стеклом фотографии кондоминиумов, пытавшихся перещеголять друг друга индустриальным еврошиком. Язык от возмущения свернулся в трубочку.

В Нью-Йорке деньги — это такой большой ластик, стирающий прошлое.

Я могла бы поискать другую пекарню, но мне был не нужен первый попавшийся круассан, мне нужен был круассан, испеченный Пьером, который вложил в него все, что помнил из своей парижской жизни: горьковатый шоколад внутри и податливое тесто снаружи.

Вернувшись на автовокзал — деньги на круассан все еще лежали в кармане, — я купила парочку газет и встала в очередь на автобус до Онкведо. Передо мной стояла группа мужчин в темных костюмах, они дожидались багажа. Они только что прилетели из Пекина и держали путь на астрофизический факультет Вайнделлского университета. Я принялась читать газеты, сначала «Таймс», а потом «Пост». Старалась сосредоточиться на политических событиях и противозаконных деяниях, но мысли все ускользали к темному шоколаду в чреве горячего круассана.

Все места были заняты, нашлось единственное, прямо за водителем, где не видно ничего, кроме водительского затылка. То опять был человек с душой. Я заткнула уши бумажной салфеткой. Порывшись в сумке, обнаружила, что взяла с собой «Бледное пламя» Набокова [11] . Книга в мягкой обложке из библиотеки моего кузена, распухшая от сырости на борту его яхты. Я сразу поняла, что кузен очень любил «Бледное пламя». Книга была совсем старой и затрепанной, она постоянно раскрывалась на последней странице Песни третьей.

У кузена не было привычки делать пометки на полях. Я вообще не уважаю людей, которые пишут в книгах, но тут пожалела, что он не отметил карандашом свои любимые строки, не подчеркнул те места, где смеялся. Приятно было бы узнать, что мы смеемся над одним и тем же.

Набоков пишет в «Бледном пламени»: «Отопление являло собою фарс». Возможно, речь идет о доме, в котором теперь живу я, о моей гостиной: «…Между ней и арктическими областями, лежавшими за продувной входной дверью, не было ничего…» Знаю я, как сквозит из-под этой двери.

Работа в «Старом молочнике» приучила меня к быстрому чтению. Того времени, за которое обычные люди вскрывают конверт, мне хватало, чтобы решить, чего заслуживает автор письма — купона на бесплатное мороженое или просто благодарственной записки; но мчаться галопом по тексту «Бледного пламени» я не могла. Этот текст был, скорее, математической задачей, каждое слово взаимодействовало с предыдущим, видоизменяя его значение, изменяя общий смысл. Когда мы выехали на извилистое шоссе номер семнадцать — автобус здорово качало, — я уже отчаялась разобраться в этой книге; казалось, она читает меня, а не наоборот.

Может, так оно со всеми книгами Набокова, но уж в «Бледном пламени» точно не говорилось о том, что во мне есть. Больше о том, чего во мне нет. Слова подвели меня к краю огромной неизведанной равнины, я будто смотрела в звездное небо, но — с лунной поверхности. Я оказалась лицом к лицу с неведомым. Мешали мое дурацкое американское образование и косность моих мыслей, привыкших снова и снова обращаться к незамысловатым кулинарным рецептам, к спискам покупок, — корова, которой знаком один путь — между стойлом и пастбищем; впрочем, есть еще одна торная тропка: ненависть к персонажу из прошлого, желание вернуть детей, чтобы наконец-то начать жить.

Часть «Бледного пламени» написана стихами. Возможно ли это? Невозможно. Он прожил всю жизнь с одной женщиной. Да, он не всегда был ей верен, но всегда ее любил. Они вместе состарились, зная лишь нежность, не зная скуки. Возможно ли это?