Третий рейх - читать онлайн книгу. Автор: Роберто Боланьо cтр.№ 9

Не далее как месяц назад этот Флориан Линден мне даже приснился. Это уже было слишком. Живо помню этот сон: я лежал в постели под одеялом, потому что мне было ужасно холодно, а Ингеборг объясняла: «Комната герметически запечатана»; в это время из коридора донесся голос Флориана Линдена, предупреждавшего, что в комнате находится ядовитый паук, который может укусить нас и затем исчезнуть, несмотря на то что комната «герметически запечатана». Ингеборг заплакала, я обнял ее. Спустя какое-то время она сказала: «Это невозможно. Как Флориан выпутается на этот раз?» Я встал и принялся бродить по комнате, открывая всевозможные ящики в поисках паука, но ничего не находил, хотя, конечно, мест, где он мог прятаться, было предостаточно. Ингеборг кричала: «Флориан, Флориан, Флориан! Что нам делать?» — но никто не откликался. Полагаю, мы оба знали, что остались одни.

На этом сон кончался. Впрочем, это был скорее не сон, а кошмар. Означал ли он что-нибудь, мне неизвестно. Обычно кошмары меня не преследуют. В детстве — другое дело; вот тогда кошмары мне снились довольно часто, причем весьма разнообразные по форме. И все же не было ничего такого, что могло бы встревожить родителей или школьного психолога. В сущности, я всегда был уравновешенным человеком.

Было бы интересно припомнить, какие сны я видел здесь, в «Дель-Map», десять лет назад. Наверняка мне снились девушки и всякие кары, как всем подросткам. Мой брат как-то рассказал мне свой сон. Не помню, находились ли мы с ним наедине или при этом присутствовали родители. Я никогда не делал ничего подобного. Когда Ингеборг была маленькая, она часто просыпалась в слезах, и ей было нужно, чтобы кто-нибудь ее утешил. Иначе говоря, она просыпалась в страхе, с ощущением жуткого одиночества. Со мной ничего такого не происходило либо происходило так редко, что я этого не запомнил.

Вот уже года два, как мне снятся игры. Я ложусь, закрываю глаза, и в мозгу сразу же возникает доска, уставленная какими-то непонятными фишками, и вот так, потихоньку, я начинаю убаюкивать себя и в конце концов засыпаю. Наверное, тогда и приходит настоящий сон, только я его не помню.

Ингеборг снится мне редко, зато она главное действующее лицо в одном из самых ярких моих снов. Это очень короткий для пересказа сон, внешне короткий, и в этом-то, наверное, заключается главное его достоинство. Ингеборг сидит на каменной скамье и причесывается хрустальной щеткой; волосы цвета чистого золота доходят ей до пояса. День клонится к вечеру. На заднем плане, где-то еще очень далеко, возникает облако пыли. Неожиданно я замечаю рядом с ней гигантскую деревянную собаку и просыпаюсь. Кажется, этот сон приснился мне вскоре после того, как мы познакомились. Когда я рассказал ей его, она сказала, что облако пыли означает встречу с любовью. Я сказал, что думаю то же самое. Мы оба почувствовали себя счастливыми. Все это происходило на дискотеке «Детройт» в Штутгарте, и, наверное, она тоже помнит этот сон, потому что мы его обсуждали.

Иногда Ингеборг звонит мне глубокой ночью. Она признается, что это одна из причин, почему она меня любит. Прежние ее кавалеры, по крайней мере некоторые из них, терпеть не могли этих звонков. Некий Эрих разорвал с ней отношения именно из-за того, что она разбудила его в три часа ночи. Спустя неделю он попытался помириться, но Ингеборг не захотела. Никто из них не понимал, что ей необходимо с кем-то поговорить после пробуждения от кошмара, особенно если она одна и ей привиделось нечто совершенно жуткое. Для таких случаев я подхожу идеально: у меня чуткий сон; я мгновенно готов к разговору, как будто мне позвонили в пять часов дня (что маловероятно, поскольку в это время я еще нахожусь на работе); меня ничуть не беспокоят ночные звонки; наконец, когда звонит телефон, я иной раз даже еще не сплю.

Излишне говорить, что такие звонки наполняют меня радостью. Тихой радостью, не мешающей мне уснуть снова так же быстро, как я проснулся. И в моих ушах звучат прощальные слова Ингеборг: «Пусть тебе приснится то, что ты желаешь, милый Удо».

Милая Ингеборг. Никого я так не любил. Откуда же эти взгляды, полные недоверия? Разве нельзя просто любить друг друга, как дети, и принимать такими, какие мы есть?

Когда она вернется, скажу, что люблю ее, что скучал без нее, и пусть она меня простит.

Мы впервые отправились куда-то вдвоем, впервые проводим вместе отпуск, и, естественно, поначалу не так-то просто приспособиться друг к другу. Я должен как можно меньше говорить об играх, особенно о военно-стратегических играх, и уделять ей больше внимания. Если успею, то, сделав эту запись, спущусь в местный магазинчик сувениров и куплю ей что-нибудь, какой-нибудь пустячок, который заставит ее улыбнуться и простить меня. Невыносимо думать, что я могу ее потерять. Невыносимо думать, что я могу причинить ей боль.

Я купил серебряное ожерелье с вставками из черного дерева. Четыре тысячи песет. Надеюсь, ей понравится. Еще я приобрел миниатюрную глиняную фигурку, изображающую крестьянина в красной шляпе, сидящего на корточках во время акта дефекации; продавщица объяснила, что это типичная для данного региона фигурка или что-то вроде этого. Уверен, что Ингеборг она позабавит.

За стойкой администратора я заметил фрау Эльзу. Я осторожно приблизился и, прежде чем поздороваться, некоторое время рассматривал из-за ее плеча раскрытую бухгалтерскую книгу, пестревшую нулями. Видно, что-то в этой книге было не так, потому что, заметив мое присутствие, она явно не обрадовалась. Я собирался показать ей ожерелье, но она не дала. Опершись на стойку так, что ее волосы оказались подсвечены последними лучами солнца, проникавшими в вестибюль через широкие окна, она поинтересовалась Ингеборг и «моими друзьями». Я притворился, будто понятия не имею, о каких друзьях идет речь. О молодой немецкой паре, сказала фрау Эльза. Я ответил, что это не друзья, а просто знакомые, обычное пляжное знакомство, и к тому же, добавил я, они постояльцы ее конкурентов. Похоже, фрау Эльза не оценила моей иронии. Поскольку было видно, что она не собирается продолжать разговор, а мне не хотелось сразу подниматься к себе в номер, я торопливо извлек глиняную фигурку и показал ей. Фрау Эльза засмеялась, сказав:

— Какой же вы ребенок, Удо.

Не знаю почему, но эта простая фраза, произнесенная безукоризненным тоном, заставила меня покраснеть. После этого она жестом показала, что у нее много работы и просит ей не мешать. Перед уходом я спросил, в котором часу сейчас темнеет. В десять, ответила она.

С балкона я могу разглядеть суденышки, катающие туристов. Они отходят каждый час от старого рыбацкого порта, устремляются к востоку, затем поворачивают на север и исчезают за высокой скалой, которую здесь называют мысом Пресвятой Девы. Сейчас девять, и на окрестности постепенно и торжественно опускается ночь.

Пляж опустел. Только кое-где на темно-желтом песке видны ребятишки и собаки. Собаки, которые бродят вначале поодиночке, вскоре сбиваются в стаю и несутся в направлении сосновой рощи и кемпингов, а потом возвращаются, и стая постепенно распадается. Дети играют на одном месте. С противоположной стороны городка, в районе старых кварталов и прибрежных скал, появляется белый кораблик. Это возвращается Ингеборг, я уверен. Такое ощущение, что суденышко почти не двигается. На участке пляжа между «Дель-Map» и «Коста-Брава» знакомый служитель начинает убирать водные велосипеды. И хотя такая работенка не из легких, никто ему не помогает. Правда, видя, с какой сноровкой он перемещает огромные конструкции, оставляющие глубокие борозды в песке, понимаешь, что в помощниках он не нуждается. На таком расстоянии никто бы не догадался, что значительная часть его тела покрыта ужасными шрамами. С балкона я видел только, что он в коротких штанах и что гуляющий по пляжу ветер развевает его чересчур длинные волосы. Ничего не скажешь, оригинальный тип. Нет, не из-за шрамов, а из-за того, как необычно складывает он велосипеды. То, что я уже обнаружил в ту ночь, когда Чарли сбежал от нас на пляж, я вижу снова, только на этот раз с самого начала, и эта операция, как я и предполагал тогда, медленная, сложная и лишена всякого практического смысла, просто абсурдна. Она состоит в том, чтобы составить из велосипедов, глядящих в разные стороны, единое целое, сплотить их таким образом, чтобы в конце концов образовался не традиционный ряд, даже не двойная шеренга, а круг или, вернее сказать, звезда с нечеткими концами. Задача не из простых, что становится ясно, когда прочие служители заканчивают свою работу, в то время как он не сложил еще и половины велосипедов. Однако это, похоже, его ни капельки не тревожит. Как видно, он работает в свое удовольствие в этот вечерний час, когда на пляже дует освежающий ветерок и нет никого вокруг, за исключением нескольких ребятишек, играющих в песке и не приближающихся к велосипедам. Думаю, будь я ребенком, я бы тоже к ним не приблизился.