Мост через канал Грибоедова - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Гаехо cтр.№ 28

– Был один философ, который утверждал, что сновидений не существует, – услышал я голос молодого.

– А он не утверждал вслед за этим, что то, что мы видим, или то, что мы помним, тоже не существует? Это было бы логично, – сказал старец.

«Я не стал танцевать в кругу, – подумал я, – зато сейчас возьму в магазине вина, сяду и выпью с ними».

Магазин был рядом, я купил коробку «Каберне», колбасы и одноразовых стаканчиков.

Когда вернулся, начатая бутылка у них оставалась начатой. Они здесь более беседовали, чем пили, и это было правильно. Старший из двоих был действительно старец – я понял это по его бороде и улыбке. Я готов был назвать его учителем, если бы он согласился.

– Здесь свободно? – спросил я и, не встретив возражения, сел на ящик.

Разлили по стаканчикам на троих.

– Выпьем за сотворенный мир, которого мгновение назад еще не было, – сказал старец, и мы выпили.

Один философ утверждал, что сновидений не существует. Нет сновидений, он говорил, а есть только рассказываемые о них истории.

Что ж, есть, например, история про то, как человеку приснился сон, что ему отрубили голову. Приснился в полной последовательности событий: тюрьма, суд, эшафот. Когда человек проснулся, оказалось, что ему на шею упал какой-то предмет – кажется, полотенце. Это прикосновение к шее определило тему кошмарного сна. Но от этого же прикосновения человек и проснулся.

Такова история, довольно известная. Примечательная не сюжетом своим, а загадкой: каким образом такой длинный по содержанию сон смог уложиться в ничтожно малый промежуток времени – в одно мгновение пробуждения, фактически.

Впрочем, вслед за нашим философом можно усомниться: точно ли сон перед нами, или только рассказанная история, нечто по ведомству литературы?

Однако сегодня ночью мне снился сон – снились собаки, и я в этом внутри себя уверен, независимо от того, что говорит наука. Думаю, что философ, не чуждый ничему человеческому, тоже видит сны по ночам, но, проявляя философскую принципиальность, не чувствует себя вправе утверждать что-либо положительное о предмете, укрытом от внимания исследователя как бы за двумя замками: защищенном, во-первых, индивидуальным характером наблюдения, без возможности сравнить показания двух очевидцев, и во-вторых– отделенностью во времени предполагаемого момента, когда сон (существует он или нет) снится человеку, от момента, когда проснувшийся человек может составить об этом сне суждение.

Тут что-то такое из античной истории вспоминается по ходу дела: когда один греческий бородатый мудрец сказал: «Сновидений нет», – или, во всяком случае, собирался сказать. Другой же смолчал перед ним и лег спать, думая доказать своё простым предъявлением факта. Он проснулся, вполне убедившись внутри себя в своей правоте, в которой, впрочем, убежден был и раньше, но доказал ли что-нибудь оппоненту, осталось неизвестным в истории.

И все же есть свойство некоей внутренней правоты человечьих суждений. Иными словами, высказанная кем-либо мысль, тем более мысль, высказанная философом, стремится увести нас в ту область умственных построений, где истинность ее в наименьшей степени подвергается сомнению. Если надо, она сама способна сформировать вокруг себя эту область, свою как бы среду обитания.

Поэтому есть смысл в том, чтобы не искать истины в споре, а пойти, куда предлагают. Пытаясь, в конечном счете, примирить экстравагантность суждения «сновидений не существует» с реальностью нашего личного опыта.

Итак, я заснул по примеру греческого мудреца, видел собак во сне и в этом уверен. Однако есть, повторю, промежуток времени между сном и видением, составляющий непреодолимую дистанцию. «Нет снов, а есть разговоры о снах», – слегка покривив душой говорит философ стороннему наблюдателю. «Нет снов, а есть только воспоминания о них», – скажу себе и не ошибусь. Ведь, по сути, не видит сны человек, а только вспоминает о них в момент пробуждения. Но, может быть, именно тогда и рождаются их пестрые картинки?

Вот спит человек, мечется во сне, бормочет, но снится ли ему что-нибудь? «Нет основания утверждать», – говорит философ. А если не сон снится, то, согласимся, нечто таинственное там происходит: что-то вроде предварительной вспашки земли и посева. Словно в метаниях этих и стонах только еще сеется семя кошмара, а прорастает по пробуждении, и тогда будет дано имя и образ неназванному.

Или можно представить себе, что таким же таинственным образом строится некий обширный дом (предварительная ночная работа); не под ключ строится, а как бы вчерне – одни голые коробки комнат, а где-то сбоку, в смежном пространстве, собран подходящий к теме реквизит, тоже попросту – навалом. И просыпаясь в этом пустом длинном доме, мы начинаем бродить по его комнатам, как бы вспоминая виденный сон. И когда подходим к какой-нибудь комнате и открываем дверь, там спешно приводятся в порядок обои, расставляется мебель, зажигается свет, течет вода из крана, оживают и начинают двигаться манекены зловещего вида: вампиры, змеи, собаки (заготовки кошмарного сна), на фоне чего раскручиваются свойственные кошмару сцены погони с препятствиями.

В этом случае сон (тот, что творится ночью) предстает как некоторая пространственная структура – «дом», а видение-воспоминание – как процесс во времени, разворачивающийся на этом пространстве.

Любезная философическому взгляду на вещи пара пространство-время с декларируемым перетеканием одного в другое.

Но когда не сон видим, а явь – открытыми глазами, то все ли уж так очевидно в этом процессе? И если вглядеться пристальней, возникает подозрение, что видимые образы предметов внешнего мира строятся иногда из того же материала, что сны и галлюцинации. Иначе как объяснить, что шевельнувшийся от ветра кусту края дороги для рассеянного взгляда может обернуться собакой, а поднявшийся в воздух лист – птицей?

Объясняющая теория принадлежит американскому ученому Марвину Минскому.

Согласно этой теории зрительные образы предметов внешнего мира (также, как образы снов и галлюцинаций) не складываются в мозгу, как сумма видимых точек, а компонуются на основе шаблонов, вынимаемых из памяти, – так называемых фреймов. А поступающая от глаза информация в значительной степени используется для корректировки образа, приведения его в соответствие с реальностью.

Фрейм, что в переводе с английского означает «каркас» или «рама», может быть наглядно и в соответствии со своим названием представлен в виде схемы-каркаса, объединяющего в некоторую структуру ячейки, до поры пустые, но заполняющиеся содержимым в процессе создания зрительного образа. Другими словами, это некий неоформленный образ предмета, бог знает в каком виде существующий в памяти. А содержимым, которым заполняются эти ячейки (заготовленные места), может быть схваченный взглядом цвет или контур, а может быть и другой фрейм, опять же из памяти взятый. Фрейм на фрейме, шаблон на шаблоне – и вырастает этакая ветвистая структура, как морозный узор на стекле.