Любовь властелина - читать онлайн книгу. Автор: Альберт Коэн cтр.№ 164

В комнате он бродил с величественным видом одиночки, время от времени останавливаясь перед зеркальным шкафом, подносил руку ко лбу и вновь принимался ходить, без конца представляя себе ее мужа с пистолетом у виска, славного беднягу, который страдал из-за него, страдал до такой степени, что захотел расстаться с жизнью, малыш Дэм, который так хотел сделать карьеру. Малыш Дэм среди себе подобных, окружен заботой, теперь в командировке в Африке, в пробковом шлеме, важный, облеченный полномочиями, пузо вперед. Я рад за тебя, малыш Дэм.

Скоро она вернется с пластинками, злосчастными пластинками. Что сделать, чтобы уберечь ее от опасности? Спуститься, умолять Форбсов, чтоб пригласили бедняжку? Один-единственный раз, мадам, чтобы она не догадалась, что ее отвергли из-за него. А потом мы уедем, переедем в другой отель, вы нас больше не увидите. Пожалейте ее, мадам, она не еврейка, она не привыкла к презрению. Ради Христа, мадам.

Безумие, безумие. Бесполезно их умолять, их обеих, их невозможно изменить, они так уверены в своей правоте, так сильны числом и верностью правилам, надежно защищенные обществом, бессердечные, безупречные и бестрепетные и конечно же верующие в Бога. Вся удача им в руки, и они даже считают себя добрыми.

И все же, пойти туда? Смотреть на них, улыбаться им, улыбаться со слезами на глазах, сказать им, что их век короток и что ни к чему тратить драгоценное время на ненависть? Безумие, безумие. Даже Христу не удалось изменить их. Хватит, хватит. Скоро она вернется. Что делать, чтобы скрыть от нее, что он побежденный, пария? Что сделать, чтобы сохранить ее любовь? Ведь это все, что им оставалось, — их любовь, их бедная любовь.

LXXXVI

Очередной раз приняв ванну, очередной раз побрившись, очередной раз он натянул роскошный халат. Да, сегодня ему как никогда необходимо быть красивым. Пария не может рассчитывать ни на какую иную жизнь, кроме биологической. О, Проглот, о, Соломон, о, Салтиель. Он поцеловал свою руку, воображая, что это дядина щека. Может, бежать, жить вместе с ними?

За окнами темно. Десять часов. Она долгие часы сидит одна, бедняжка, она не осмеливается его побеспокоить, поскольку считает, что у него болит голова, она даже не сообщила ему о прибытии, только лишь подсунула под дверь записку, написанную так старательно, таким намеренно красивым почерком. Я готова, я жду вас, но приходите только если почувствуете себя лучше. Я нашла все шесть концертов. Одна — одинешенька со своими пластинками, ожидая возможности поставить их для него, ожидая, когда он по доброй воле придет их слушать. Дорогая, дорогая девочка, во что, во что, во что он втравил ее? Да, нужно идти, нужно выполнять свой долг. Он остановился возле шкафа.

— Я придумал, — сказал он зеркалу.

Когда он вошел к ней, раздались неумолимые звуки Бранденбургского концерта. Она стояла в вечернем платье, положив руку на адскую машину, и улыбалась, бедняжка. Он изобразил, что страшно рад, изобразил внимательного слушателя этих перепиливателей скрипок и божественных пожарных. Когда пластинка закончилась, он выключил граммофон и сказал, что хочет с ней поговорить. Нет-нет, ничего страшного, дорогая.

В темноте он поцеловал ее руку, когда она прилегла рядом с ним, потом заговорил. Вот что, он решил полностью, навсегда порвать со всем, что не есть он и она, со всем внешним миром, со всеми посторонними людьми. Важна лишь одна вещь на свете — их любовь. Как все это неубедительно, подумал он и прижал ее к себе, чтобы она более благосклонно восприняла его слова.

— Ты ведь тоже так думаешь, да?

— Да, — едва слышно шепнула она.

— Я хочу, чтобы ничто не отвлекало нас от нашей любви, — продолжал он вполголоса. — Единственная опасность для нас здесь — эта Форбс, которая скоро опять вцепится в тебя. Я только что встретил Хаксли. Он очень любезно поздоровался со мной. — (Ему тут же стало стыдно за эти слова, слова подчиненного, мелкой сошки, вот кем он стал теперь.) — Он предложил познакомить меня с его кузиной. Я представил себе, что последует, если я соглашусь: приглашения, партии в теннис и в бридж, время, похищенное у нашей любви.

— И что?

— И я попросил его извиниться перед кузиной и сказать, что мы не можем присоединиться к ней для партии в теннис. Я плохо поступил? Ты будешь скучать?

— Да нет, нисколько. Она, вероятно, разозлится и перестанет с нами здороваться, но что уж тут поделаешь. Важно лишь то, что касается нас двоих.

Спасены. Он поцеловал глаза своей послушной девочки, которая так легко с ним согласилась, но подсознательно была в ужасе. Необходима компенсация. Он прижал ее, и их губы соединились во мраке. Теперь не нужно переезжать в другой отель, Форбсов удалось обезвредить, и новых знакомых она тоже не станет заводить, сказал он себе во время поцелуя, который был долгим и бурным, так как беседа взволновала их обоих.

Да, отныне нужно развлекать ее как следует, заморочить ей голову. Завтра же он повезет ее в Канны и напичкает суррогатами общественной жизни. Купить ей дорогие платья от модных портных. Поужинать в «Москве». Икра и шампанское — тоже суррогаты общественной жизни. Во время ужина в «Москве» — устроить обсуждение платьев. Затем купить ей драгоценностей. Затем сводить в театр или в кино. А потом — рулетка в казино. А на следующий день покататься на лошадях или на катере с мотором.

Так думал он, пока его губы терзали губы наивной бедняжки. А еще путешествия, круизы, все убогие радости, которые я смогу для нее придумать, размышлял он во время этого бесконечного поцелуя. Да, все что угодно, чтобы скрыть от нее, что они — прокаженные, чтобы развести сады в пустыне их любви, все он сделает, обещал он ей в душе, прижавшись губами к губам той, которую хотел защитить и уберечь. Но на сколько его хватит? Лишь бы я один был несчастен, подумал он.

— Раздень меня, — сказала она. — Я люблю, когда ты сам меня раздеваешь. Но включи прежде свет. Я хочу, чтобы ты видел меня.

Он зажег. Он раздел. Он увидел. Да, нужно взять ее, нужно дать ей маленькое счастье — чувствовать себя желанной, жалкое счастье, которое может дать прокаженный своей прокаженной подруге, подумал он, нависая прекрасным лицом над прекрасным возбужденным лицом своей улыбающейся бедняжки. Ах, во что, во что он втравил ее. Девочка моя, мое дитя, говорил он ей в душе, пока уныло обладал ею, как мужчина женщиной.

LXXXVII

На следующий день они пили кофе в своей столовой, где уже был подан завтрак. Молчаливый, сосредоточенно сдвинувший брови, он погрузился в строительство флотилии. Воткнув в апельсиновую корку дымящуюся сигарету и две спички, изображающие мачты, он расположил три ялика на взбитых сливках.

Суда в полярных льдах, объяснил он, молча взглянув на нее.

Она попыталась улыбнуться, сказала, что это очень мило. На что он подозрительно поглядел на нее. Нет, она говорила совершенно искренне, она правда восхищалась им. О, непобедимая любовь женщинах, странная власть сексуальности. Если в один прекрасный день ему придет в голову сделать пирожок из песка или закукарекать, она заставит себя прийти от этого в восторг и увидеть в этом волнующее присутствие гения.