Обрученные с Югом - читать онлайн книгу. Автор: Пэт Конрой cтр.№ 30

— Вставай, Лео! — прокричал отец под дверью. — В доме напротив что-то случилось!

Я натянул брюки и футболку, схватил очки и выскочил из комнаты, нос к носу столкнувшись с плачущей Шебой По, ее перепуганным братом и их полупьяной матерью. В гостиной моя мать открыла шкаф с оружием, вручила отцу его дробовик, а мне — мой, который достался мне от отца. Плохо соображая спросонок, отец вставлял патроны в магазин. Я поймал коробку с патронами, брошенную матерью, и тоже зарядил ружье.

— Кто-то ломится в дом к По, — пояснил мне отец.

— Мы прибежали к вам, потому что больше никого не знаем. — Голос Тревора дрожал от страха.

— Опять он нас нашел, мама, — крикнула Шеба.

— Он нас всегда находит, — заплетающимся языком ответила мать.

Моя мать в ночной рубашке бросилась к телефону, чтобы вызвать полицию, а мы с отцом выбежали из дома в темноту. В иных случаях я ненавидел, что я южанин, в иных — радовался этому. Сейчас был как раз такой случай. Мои родители воспитали меня покорителем лесов и рек, и с ружьем я обращался не хуже, чем дирижер со своей палочкой. Ружье придавало мне уверенности, когда я следовал за отцом. Мы обошли вокруг дома По, приглядываясь ко всем теням, прислушиваясь ко всем шорохам. Нам не удалось обнаружить никаких признаков взлома и насильственного проникновения в дом. Обследовав кусты азалий и камелий, мы вернулись к входной двери. По всему городу завыли сирены. Мать вызвала не только полицию, но и ее начальника, дочь которого училась у нее в классе.

Отец первым заметил странный рисунок на входной двери — улыбающаяся рожица, нарисованная неровно и, судя по всему, кровью. Из левого глаза вытекает слеза. Отец достал платок, дотронулся до рисунка и поднес к носу.

— Лак для ногтей, — сказал он.

Машины съезжались со всех сторон, из них выскакивали полицейские и бросались врассыпную к дому, во двор. Отец забрал у меня ружье, шепнув:

— У тебя испытательный срок не закончился.

— Я и забыл!

Соседи начали выползать из своих домов, сонные, но любопытные. Одна машина остановилась перед нашим домом, полицейский вышел и заговорил с Шебой, Тревором и моей матерью. Белль Фэрклот, имевшая обыкновение гулять по вечерам, сообщила, что уже два вечера подряд видит незнакомца в белой машине возле Колониал-лейк. Мужчина много курит, у него светлые волосы, но других примет она назвать не смогла. Более трех часов полиция обшаривала дом в поисках улик и ключей к разгадке, но ничего не нашла, кроме разбитого стекла в подвальном окне. Украдено, испорчено, сдвинуто с места также ничего не было. Внимания заслуживала только улыбающаяся рожица на входной двери.

Когда полицейские разъехались, мы с отцом, обессиленные впечатлениями этой ночи, вернулись домой. Мать налила себе и отцу бурбона, а мне сделала чашку горячего шоколада. Мы с отцом сидели на кухне, перешептывались. Мать поднялась на второй этаж и вернулась, сообщив, что уложила семейство По в комнатах, которые отец некогда сдавал.

— Эти люди потрясены, — тихо сказала она. — Они пережили душевную травму. Думают, что их хотели убить.

— Вряд ли, — ответил отец. — Скорее, случайное хулиганство.

— Лео, — обратилась ко мне мать, — будь добр к этим детям. Будь так добр, как только можешь, но не пускай их в свое сердце. Ты не знаешь, сколько зла в мире. Ты неопытен и не видишь опасностей.

— А ты испугался сегодня, Лео? — спросил отец, когда я допил горячий шоколад.

— Ужасно.

— А виду не подал, — заметила мать.

— Потому что я был с отцом.

Был уже четвертый час, когда я снова лег в постель и вокруг все затихло. Сон пришел быстро. Я забрался глубоко в его дебри, когда почувствовал прикосновение девичьих губ к своим губам, открыл глаза и увидел обнаженную Шебу По. Она скользнула ко мне под одеяло. Я ни разу не был на свидании, даже не сидел рядом с девушкой на сиденье автомобиля. И вдруг я оказался с девушкой в постели, да еще и с самой прекрасной девушкой на свете. Ее руки скользили вверх-вниз по моему телу. С ее помощью мои губы оказались возле ее груди, а моя рука — внутри ее тела. И я познал, что женщина пахнет как сырая земля, ее влага рождает огонь, а огонь наполняет жизнь сиянием. Я чувствовал ее язык на шее, на груди, в десять минут она научила меня, что для языка не существует запретных мест. Вошел в нее я также с ее помощью. Я никогда не предполагал, какое наслаждение одно человеческое тело может доставить другому. Сидя на мне, она раскачивалась, как лодочка на речных волнах, а золотые волосы струились по ее плечам. Рукой она зажала мне рот, чтобы удержать мой крик, и благодарила меня хриплым шепотом. Я спал, когда она пришла и разбудила меня к жизни более яркой, более полной, чем я мог видеть в самых лучших снах. А потом ускользнула так же бесшумно, как появилась, и исчезла в темноте. Я лежал с открытыми глазами. В каждой клетке пульсировала новая жизнь. Когда на востоке поднялось солнце, я мог думать только о Шебе. Развозя «Ньюс энд курьер», я представлял ее лицо на первой странице каждой газеты, которую оставлял на веранде чарлстонцам. Лишь много лет спустя я узнал, что моя мать видела в ту ночь, как Шеба выходила из моей комнаты. И не только мать это видела.

У моих родителей была традиция воскресными вечерами сидеть на крытом балконе своей спальни и любоваться закатом над Лонг-лейк и рекой Эшли. Что касается махрового романтизма родителей, то я находил его нелепым и непростительным. Когда в воскресенье после обеда они ставили пластинку Джонни Матиса или Энди Уильямса, [37] я не видел для себя иного спасения, кроме как уединиться в своей комнате. Мысль, что сейчас мои родители наслаждаются телесной близостью, была для меня мучительна еще задолго до того, как я узнал о монашеском прошлом матери. А после единственной ночи с Шебой эта мысль стала вызывать у меня тошноту. Католическая церковь приучила меня испытывать чувство вины при упоминании о сексе, половом члене, вагине, совокуплении и тому подобной тряхомундии. Учение Римско-католической церкви стало презервативом для моей души на всю жизнь. От блаженства, испытанного в объятиях Шебы По, со временем осталось только чувство вины. Меня одолевало желание снова встретиться с ней и признаться честно, искренно, от всего сердца, что люблю ее. Это чистая правда, которую я не сказал той ночью, потому что был как громом поражен, и теперь правда рвалась наружу из глубины моего существа. Любовь облегчит мою совесть, избавит от чувства вины и в конечном итоге вернет на путь бесплодных усилий, именуемый в католичестве правильной жизнью.

Мое чувство вины заразительно, подумал я, когда родители, выйдя на балкон однажды утром, почти сразу позвали меня. Лица у них были необычайно расстроенные и серьезные. Глядя на меня, мать сказала:

— Мы очень волнуемся за тебя, Лео. Нам кажется, дети По внушают большие опасения. Мы с отцом обдумываем положение.