Man and Wife, или Муж и жена - читать онлайн книгу. Автор: Тони Парсонс cтр.№ 35

Когда послышался звук отпираемого замка, я уже находился в постели. Лежал на боку с закрытыми глазами и ровно дышал.

Моя жена прошла на цыпочках в спальню и начала как можно тише раздеваться, притворяясь, что поздно вернулась с работы, в то время как ее муж притворялся спящим.

* * *

В кресле моего отца сидел какой-то старик.

От этого мне показалось, что я ошибся адресом, и пришел не туда. Никто никогда не садился в кресло моего отца — ни моя мама, ни Пэт, ни я. Старое кресло у камина являлось не самым лучшим местом в доме. Оно стояло напротив телевизора под неудобным углом, к тому же его мягкое сиденье продавилось от старости. Но это всегда было кресло моего отца, что-то вроде провинциального трона в современном каменном дворце. И хотя отца не было в живых уже два года, оно всегда оставалосьего креслом. Кто же этот старик?

— Здрассь, паря, — произнес он, обращаясь ко мне.

«Здрассь, паря?» Что это он имеет в виду?

Внешне старик выглядел прямой противоположностью моего отца. У него имелась роскошная серебристая шевелюра, зачесанная назад, тогда как мой отец обладал гладкой блестящей лысиной. Мой отец был плотным и мускулистым, а этот тип имел осиную талию престарелого жиголо. Отец всегда носил дома широкие спортивные брюки, матерчатые тапочки «под гобелен» от Маркса и Спенсера и кардиганы какого попало немаркого цвета. Настоящий провинциальный папаша, хотя я знал, что под скромным свитером прячутся военные ранения.

Этот же самозванец вырядился ковбоем. Рубашка с бахромой. Сапоги с острыми носами и высокими каблуками. Тесные, обтягивающие джинсы «Ливайс» с огромной пряжкой на ремне, под которыми ясно виднелись выпуклые очертания его старческого отростка. Дедушка кантри-певца Глена Кемпбелла.

— Здрассь, паря, — повторил он, медленно поднимаясь из кресла моего отца. Совсем не торопясь. — Зовусь я Тексом. Ты, должно быть, Гарри. Рад познакомиться, приятель. Элизабет много про тебя рассказывала.

Нэнси Гриффинпела «Печаль одинокой звезды». Напевая, в комнату вошла моя мать с подносом, на котором были расставлены чашки, чайник и тарелка с печеньем.

— Я вижу, ты уже познакомился с Грэмом, дорогой, — сказала она.

— Грэм? Я думал…

— Текс — это мое сценическое имя, — сказал он, не моргнув глазом. — Грэм… Не знаю, но как-то не звучит, когда выделываешь все эти кренделя, верно ведь?

— О-о, ты бы видел, как Грэм, я хотела сказать Текс, танцует, — хихикнула моя мать, передавая по кругу имбирное печенье. — Иногда начинает казаться, что еще немного — и он просто взлетит в воздух на своих старых ходулях.

Ну, теперь все встало на свои места. Дружок по танцам. Вот оно как. Совершенно безобидное дело. Ничего предосудительного. Два пенсионера-бодрячка иногда развлекаются танцами на закате своих дней. Очень даже естественно. Но мне трудно было это воспринять. Я все еще не мог оправиться от присутствия Текса.

Моя мать, у которой имелось шестеро братьев и не было ни сестер, ни дочерей, которая провела всю свою жизнь в окружении мужчин, всегда была очень избирательна в выборе знакомых и дружила исключительно с женщинами. Если не считать, конечно, моего отца: он всегда был самым лучшим ее другом.

— Познакомились мы с твоей матерью, когда танцевали «Четырехзвездный буги». — Он будто прочитал мои мысли. — Подсказал ей кое-что. Ей и… Элси?

— Этель, — поправила его моя мама. — «Четырехзвездный буги», — напела она себе под нос. — Такой трудный танец. Все эти повороты.

— Вращения, — мягко поправил ее Текс. — «Четырехзвездный буги» — это танец в четыре ряда, — сообщил он, как будто я собирался проявить интерес к такого рода подробностям. — В отличие от «Дикого-дикого Запада» — танца, который, как вам, наверное, хорошо известно, исполняется в два ряда.

— Вы живете где-то поблизости, Текс?

— В Саут-Энде. Прямо по шоссе А127, потом направо у старого паба «Рок войны».

— Грэм работал страховым агентом, — подсказала мама. — Конечно, сейчас он на пенсии.

Текс налил всем чаю:

— Один кусок сахара или два? Я-то и без того сладкий.

Моя мама буквально покатилась со смеху, как будто услышала что-то очень остроумное.

Она отправилась на кухню за очередной порцией печенья, а я извинился перед Тексом и вышел вслед за ней.

— Я думал, что ты ходишь на танцы с тетушкой Этель, — начал я.

— Этель бросила танцы. Из-за своего артрита, Гарри. Все эти притопы вызвали у нее обострение. Бедняжка.

— Что этот Джон Уэйн делает в нашей гостиной, сидя в кресле отца?

— Старина Грэм. С ним все в порядке. Не волнуйся, он безобиден. Просто отвозит меня до дома на своей машине. Поверь мне, он слишком высокого о себе мнения. Очаровал всех наших старушек.

— А тебя?

— Меня? — Мама искренне рассмеялась. — Не беспокойся, Гарри. Для меня это прошедший этап. Если я приглашаю мужчину домой на чашку чая с печеньем, то можешь быть уверен, что он получит именно чай, ну, может быть, к печенью я еще добавлю заварной крем.

— А Текс знает об этом? — Я вспомнил выпуклые очертания в районе ширинки джинсов «Ливайс». Хотя маме перевалило уже за семьдесят, она была очень миловидной женщиной и вполне еще могла привлечь какого-нибудь похотливого старикашку. — Он не будет хвататься за шестизарядный пистолет? — произнес я с ухмылкой, притворяясь, что уже знаю ответ.

Но мама перестала улыбаться.

— У меня был муж, — сказала она. — И этого для меня вполне достаточно на всю жизнь.

* * *

— Твоей маме необходимо доказать себе, что она все еще женщина, — сказала моя жена. — Она должна проявить свою сексуальность.

— Она — маленькая старушка! И проявлять себя ей надо как-то по-другому. Пусть вяжет, наконец!

Мы собирались ложиться спать. Как делали это уже сотни раз. Но вид моей раздевающейся жены все еще возбуждал меня. Чего стоят ее длинные обнаженные ноги! Не думаю, что она чувствовала то же самое, глядя, как я натягиваю на себя полосатую пижаму.

— Мне кажется, что это просто замечательно, что у нее есть друг-мужчина, Гарри. Ты ведь знаешь, как ей не хватает твоего отца. Не хочешь же ты, чтобы она всю оставшуюся жизнь спала с зажженным светом?

— Она всегда была с моим отцом. И ей должно его не хватать. Это правильно.

— Значит ли это, что после твоей смерти я обязана хранить тебе верность?

Я фыркнул:

— Мне будет вполне достаточно, если ты будешь мне верна, пока я жив.

В этот момент она надевала через голову футболку и на мгновение застыла. Потом показались ее прищуренные глаза:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего.

— Выкладывай.