Семейная жизнь весом в 158 фунтов - читать онлайн книгу. Автор: Джон Ирвинг cтр.№ 17

От старого спортивного комплекса остался обширный подземный лабиринт, состоящий из площадок для игры в гандбол и сквош, а также старые раздевалки, которые теперь отдавали в распоряжение гостей, возможно, чтобы морально их подавить. Этот лабиринт соединялся с новым подземельем, со сверкающими стальными шкафчиками для одежды и душевыми с хитроумными кранами, туннелем, выводящим в так называемую «старую клетку».

Зловещими очертаниями горбатого потолка-купола она походила на крематорий для спортсменов. Клетку обвивал плющ толщиной в девичье запястье; крыша напоминала стеклянный улей, но стекло почти не пропускало свет по причине почтенного возраста и пыли. Огромное округлое пространство с плотно утрамбованной гаревой дорожкой использовалось в основном для соревнований по легкой атлетике в закрытых помещениях; там пахло как в теплице, только вот растения не потеют. («Потеет все», – уверял Уинтер.) Чтобы метатели диска не повредили стеклянный потолок, внутри купола были натянуты просвечивающиеся сетки – как прозрачный саван. Там же играли в теннис.

По периметру клетки, выше гаревого трека, располагался деревянный, так что бегуны могли использовать оба; когда бежали по нижнему, надевали шиповки, по верхнему деревянному – кроссовки. На виражах трек был наклонным – предполагалась известная скорость бега; если же вы вдруг решали просто пройтись, то вас сносило к перилам. Люди уверяли, что если там слишком много бегать, то одна нога будет короче другой. («Если только вы не будете время от времени менять направление», – говорил Сами-знаете-кто.)

Когда клетка заполнялась спортсменами, стоял невообразимый шум. Трек гремел и трясся; на нижней гаревой дорожке палили стартовые пистолеты; стекла наверху гудели и трещали от ветра и снега. Единственным современным дополнением к клетке был расположенный под стеклянной крышей длинный прямоугольный зал, примыкавший к деревянному треку. Он ярко освещался длинными флюоресцентными лампами и обогревался двумя ревущими термопушками с термостатом. Стены зала были обиты малиновой тканью, а пол от стены до стены был устлан малиновыми и белыми борцовскими матами.

Уинтер утверждал, что борцовский зал был расположен идеально по «психологическим причинам». Перед матчем команда собиралась в своем углу клетки и наблюдала, как вытаскивают маты. Их уносили в один из ослепительных залов нового комплекса, хорошенько расправляли там и подгоняли друг к другу. В борцовском зале несколько матов оставляли, так что спортсмены могли размяться.

Когда подходило время, Северин выводил спортсменов оттуда и вел по скрипящему деревянному треку; уходя, он выключал свет, и огромная мрачная клетка погружалась в кромешную тьму. (Все соревнования Уинтер назначал на вечернее время.) Он вел своих борцов по длинному туннелю в новый зал. По обеим сторонам сырого туннеля к идущим время от времени прорывались яркие полосы света с площадок сквоша и гандбола, где, подобно узникам в странного вида камерах, несколько одиноких спортсменов играли в свои одинокие игры. В туннеле все отзывалось эхом. Постепенно Уинтер гасил все огни. Случайный игрок в сквош кричал ему порой: «Эй, какого черта?!» – и открывал свою камеру. Торжественное шествие шеренги борцов, одетых в халаты с капюшоном (идея Уинтера), действовало успокаивающе. Подчас игроки в сквош и гандбол выходили из своих убежищ и робко следовали за процессией. Таков был ритуал. Борцы шествовали в темноте тихо и безмолвно: что-то колдовское было в этом способе концентрации. Когда они приближались к свету в конце туннеля, Уинтер приостанавливался. Он оглядывал борцов с ног до головы так, словно мог видеть в темноте. «Wie gehts? [6] » – спрашивал он; в туннеле голос отдавался гулким эхом. Игроки в гандбол и сквош забивались в тень, не желая мешать ритуалу. «Wie gehts?» – рявкал Северин Уинтер. Дело в том, что все борцы занимались с ним также и немецким.

И стоящие в туннеле должны были дружно гаркнуть: «Gut! [7] »

Тогда Уинтер резко распахивал дверь, и, как кроты на солнцепек, его борцы слепо следовали за ним, в новый зал, на яркий свет, в кричащую толпу, на сияющие малиново-белые маты. Зрителям всегда казалось, будто в каком-то застенке борцам промыли мозги и послали в этот мир с какой-то мрачной миссией. Так оно и было. Жители Вены поднаторели в психологии. Материал у Северина был не лучший в стране, и он честно признавал, что не является лучшим тренером. Университет вовсе не считался центром по подготовке борцов, но у себя дома команды Уинтера никогда не проигрывали. Конечно, он очень умно планировал матчи. Присутствие нескольких хороших борцов в команде объяснялось вовсе не рекрутерскими способностями Уинтера, а притягательностью, которую имело обучение в старом университете восточного побережья. Однако Уинтер хорошо знал свое дело и постарался, чтобы его запомнили тренеры в тех местах, где борьбой действительно серьезно занимались. И хотя некоторые тренеры, ровесники Северина, знали его как бывшего соперника, борцы помоложе понятия о нем не имели, они помнили только чемпионов. К Северину попадали и сильные борцы, но интересовала их прежде всего учеба в университете. Если бы они и в самом деле хотели заниматься борьбой, они бы не приехали учиться в Новую Англию. Короче, у него были спортсмены, но не фанаты. «У меня нет людей с настоящим инстинктом убийц, – жаловался Северин. – У меня парни, которые умеют думать. Если ты думаешь, то можешь вообразить свое поражение, и тогда точно так и будет».

Но я заметил ему, что эффект туннеля может пропасть у спортсменов, которые не умеют думать. «Знаешь, зачем я это делаю? – спросил он меня. – У всех великих борцов есть свои собственные туннели – длинные, темные, пустые блуждания по своим длинным, темным, пустым котелкам. Я просто создаю моим интеллектуалам маленькую иллюзию. Я просто изображаю Платона».

Он не подбирал для соревнований легкий график; он просто подпитывал свои иллюзии домашними состязаниями. Как минимум дважды за учебный год он брал команду в поездку для участия в трех или четырех соревнованиях университетской Большой Десятки или Большой Восьмерки. Там, конечно, он всегда проигрывал, но делал это с достоинством. Обычно он добивался победы лишь в двух или трех весовых категориях, и далеко не все из его проигравших ребят давали сразу уложить себя на обе лопатки. Такой уровень соревнований был необходим, чтобы его команда могла побеждать дома. В Новой Англии не существовало студенческой команды, которая могла бы победить его. В свое турне он включал Лигу Плюща и обычно ежегодно вставлял в график соревнований встречу с одной из очень сильных команд восточного побережья. Он очень четко вычислял слабейшую из сильнейших команд и раз в год устраивал для своих «туннельщиков» большую неприятность. Это могла быть команда армии или флота; а однажды – команда университета штата Пенсильвания. Конечно же, он проигрывал на выездных соревнованиях, а на чемпионате восточного побережья ему приходилось драться изо всех сил, чтобы отвоевать приличные места хоть в одной-двух весовых категориях.

Ежегодно он брал лучшего борца и тащил его в одинокую и очень унизительную поездку на национальный турнир. В первых же кругах парня заваливали, но Уинтер и не ожидал ничего другого, он относился к этим ребятам по-доброму и никогда не вводил в заблуждение. Каждый год он вывозил только одного борца – всегда находился хоть один, прошедший квалификацию, – только для того, чтобы списать расходы на эту поездку за счет учебного заведения. «Это темная лошадка, всякое может быть», – говорил он на факультете. Это была безобидная ложь.