Свободу медведям - читать онлайн книгу. Автор: Джон Ирвинг cтр.№ 79

Мне пришлось ждать, пока новый сторож совершит свой первый раунд обхода. Когда он, наконец, вошел в Жилище Мелких Млекопитающих, уборщики клеток все еще торчали в Жилище Толстокожих. Но прежде чем я покинул свою зеленую изгородь и вышел через центральные ворота, я успел увидеть, как новый сторож включил инфракрасный свет! Забавно, но я не помню, когда О. Шратт успел его выключить. Эти наблюдения, кажется, измотали меня вконец.

Но когда я вышел за пределы зоопарка, никаких следов О. Шратта я не обнаружил. Я пересек Максингштрассе, направляясь в кафе. Сел там за крайний к тротуару столик и сказал, что буду ждать семи, когда они откроются.

Мой забавный официант расставлял по столикам пепельницы. Должно быть, он работает с утра до полудня, оставляя свободные вечера для того, чтобы стряпать тайные отчеты и готовить следующий день.

Он окинул меня взглядом с неизмеримым лукавством. Он позволил мне встретиться с ним глазами и дал понять, скосив глаза, что заметил мой мотоцикл на том же самом месте, что и вчера днем. И это все: он просто показал мне, что он это знает.

И неожиданно я начал ощущать легкое беспокойство по поводу моего возвращения в Вайдхофен — и того, что этот чертов официант узнает меня в день освобождения. Я должен замаскироваться! Поэтому я решил сбрить волосы.

Но когда официант принес пепельницу на мой столик, послав ее легонько, словно карту, через стол, я набрался храбрости и спросил, был ли он в Хигзингере, когда здесь попытались выпустить на волю зверей — лет двадцать назад.

Он сказал, что здесь его не было.

— Но ведь вы должны были слышать об этом, — настаивал я. — Никто не знает, кому пришла эта идея. Его так и не опознали.

— Да, — сказал он, — от него остались лишь косточки, как от ягненка.

Видишь? Хитрый паразит. Он обо всем знает.

— Как вы думаете, какой человек мог это сделать?

— Сумасшедший, — ответил он. — Настоящий псих.

— Вы хотите сказать, — произнес я, — что это был кто-то с врожденным умственным изъяном? Или кто-то, кто в прошлом испытал разочарование и крушение всех надежд?

— Вот именно, — кивнул он, по-прежнему насмехаясь надо мной — о, пройдоха! — Именно это я и хотел сказать.

— Выход чувства обиды, — сказал я.

— Несправедливый приговор, — откликнулся он.

— Отсутствие логики, — добавил я.

— Полное отсутствие логики, — согласился официант; он широко улыбнулся мне. Стопка граненых пепельниц отбрасывала маленькие треугольные блики солнца на его лицо.

Но у меня было собственное соображение, кем мог быть этот сумасшедший освободитель зоопарка. В конце концов, вполне справедливо иметь на этот счет собственную теорию — это вопрос открытый. И мне приходит в голову мысль о человеке, который как нельзя лучше годится для этой роли; по крайней мере, исходя из того, что я слышал о нем, он должен был созреть для этого — как для прекрасной идеи, так и для совершения свойственной его молодости ошибки, в результате которой он и был съеден. Косвенным образом он имеет отношение и ко мне; по слухам, он должен был везти одного известного редактора в Венгрию и, по тем же слухам, не должен был возвращаться обратно. Но также известно, что редактор остался в живых, так что вполне возможно, что его водитель побывал в Венгрии и вернулся обратно. Правда, те, кого он больше всего хотел видеть, оказались далеко от него. Что ж, такое вполне возможно. Этот человек очень любил животных. Я случайно знаю, как однажды в парке он страшно расстроился из-за маленькой белочки с выжженной на голове свастикой — так сильно расстроился, что его разум отказывался воспринять это.

Это мог быть он, точно так же, как и кто-то другой — скажем, некий испытывающий вину родственник Хинли Гоуча.

Потом этот хитрый официант с Балкан спросил:

— Сэр, вы в порядке? — Он пытался заставить меня обратить внимание на то, что это не так, — намекал, что я размашисто выделываю руками какие-то странные жесты и шевелю губами.

С этими парнями с Балкан надо быть начеку. Когда-то я знал одного, который не признал своего лучшего друга в уборной.

Но я не собирался позволять хитрецу с Балкан дурачить меня.

— Разумеется, со мной все в порядке. С чего вы взяли? — вскинулся я, представля то вскоре утром случится со стопкой его пепельниц, когда он поднимет лукавые глаза и потеряет все свое чопорное самообладание, увидев Редких Очковых Медведей, пересекающих Максингштрассе.

— Я лишь подумал, сэр, — сказал официант, — что, может, вы хотите воды. Вы выглядите потрясенным или потерянным… как говорится.

Но я не дал ему вытянуть из меня самое дорогое. Я произнес:

«Bolje rob nego grob!»

«Лучше быть рабом, чем гроб».

Затем я сказал:

— Ведь правда? Ведь это так, да?

Невероятно скрытный, непробиваемый как камень, он ответил:

— Не хотите чего-нибудь съесть?

— Только кофе, — буркнул я.

— Тогда вам придется подождать, — сказал он, думая, что поставил меня в трудное положение. — Мы не обслуживаем раньше семи.

— Тогда сообщите мне, где находится ближайшая парикмахерская, — усмехнулся я.

— Но ведь уже почти семь, — возразил он.

— Мне нужно в парикмахерскую, — капризно протянул я.

— Вас не станут стричь раньше семи, — сказал он.

— Откуда вы знаете, что я хочу постричь волосы? — удивился я, и это заставило его замолчать.

Он указал рукой через площадь; я сделал вид, будто не видел вывеску парикмахерской.

Затем, чтобы сбить его с толку, я посидел за столиком до семи — царапая в своей записной книжке. Я притворился, будто набрасываю его портрет, не сводя с него глаз и заставляя его нервничать, пока он обслуживал нескольких ранних посетителей.

В семь часов открылся зоопарк. Хотя никто не ходит туда так рано. В билетной будке сидит лишь толстяк с зелеными шорами карточного игрока, самодовольный, как султан. Над его будкой, время от времени, маячит голова жирафа.

Я вырос в Капруне начитанным ребенком, поскольку Ватцек-Траммер понимал важность книг; ребенком с исторической перспективой, поскольку Эрнст пополнял мои знания по мере того, как я рос, — пропуская те или иные события, можешь быть уверен, пока я не стал достаточно взрослым, чтобы выслушать все.

Перед тем как послать меня в университет в Вену, Ватцек-Траммер позаботился, чтобы я научился водить гоночный мотоцикл «Гран-при 1939», — он считал, что мотоцикл почти генетическое наследство. Так что я практически ничего не лишился: у меня был даже свой транспорт. Первое, что я сделал, — это отвязал дегенеративную почтовую тележку.