Мир глазами Гарпа - читать онлайн книгу. Автор: Джон Ирвинг cтр.№ 112

Зато, по крайней мере на некоторое время, Хелен удалось исцелить и себя, и свою семью. Выросшая без матери и почти не имея возможностей испытать на себе материнские чувства Дженни Филдз, Хелен просто подчинилась идее Дженни насчет их «госпитализации» в Догз-Хэд-Харбор. Хелен утешалась, ухаживая за Дунканом, и очень надеялась, что Дженни сумеет выходить Гарпа.

А для Гарпа больничная атмосфера оказалась совсем привычной; все его первые жизненные шаги и ощущения, связанные со страхом, с различными снами, с сексом, были так или иначе связаны с медицинскими учреждениями. К жизни по соседству с изолятором в Стиринг-скул он приспособился легко. И сейчас с легкостью привыкал к новым обстоятельствам. Ему даже помогало то, что любую мысль приходилось выражать письменно: это приучало к осторожности и сдержанности и заставляло переосмыслить многое из того, что он хотел сказать, ибо, увидев эти мысли на бумаге — сырые мысли, порой совершенно бессмысленные слова, — он понял, что не может и не должен произносить вслух ничего подобного. Все лишние слова он в своих теперешних записках просто выбрасывал. Такова, например, одна из записок, адресованных Хелен:

«Три четверти — это еще недостаточно!»

Эту записку он выбросил и написал другую, которую и передал ей:

«Я тебя не виню».

А чуть позже написал еще одну:

«Я и себя тоже не виню».

«Только так мы сможем вновь стать единым целым», — писал Гарп матери.

И Дженни Филдз, вся в белом, скользила по наполненному соленым морским воздухом дому из одной комнаты в другую с бесконечными записками от Гарпа. Заниматься иным писательством он пока был не в состоянии.

Разумеется, дом в Догз-Хэд-Харбор привык к атмосфере выздоровления. Раненые женщины, которых подбирала Дженни, обретали здесь душевное и физическое здоровье и равновесие; эти пропахшие морем комнаты хранили в своих стенах немало давних печальных историй. В том числе и историю Роберты Малдун, которая жила у Дженни в самые трудные годы своей сексуальной переориентации. Впрочем, Роберта так и не сумела потом жить одна — как не сумела и жить с мужчинами — и снова обосновалась у Дженни в Догз-Хэд-Харбор, когда туда переехал Гарп с семьей.

К концу весны, когда совсем потеплело и рана на месте правого глаза Дункана уже потихоньку затягивалась и стала не столь уязвима для крошечных песчинок, Роберта начала гулять с Дунканом по пляжу. Именно там Дункан обнаружил, что у него проблемы с пространственным видением, поскольку оказался не в состоянии определить, куда именно летит брошенный мяч, и когда Роберта попыталась поиграть с ним в футбол, то почти сразу залепила ему мячом прямо в лицо. От игры в мяч пришлось отказаться, и Роберта развлекала Дункана, рисуя на песке диаграммы наиболее трудных и интересных игр, в которых она участвовала вместе с командой «Филадельфия Иглз», и конечно же сосредоточивая внимание на действиях защитников, к которым принадлежала и сама, когда была еще знаменитым Робертом Малдуном, № 90. Она честно рассказывала Дункану о своих удачных голевых пасах, об упущенных мячах, о пенальти из офсайда и прочих острых моментах игры.

— Мы против «Ковбоев» играли, — с жаром вспоминала она, — в Далласе, когда эта змея ползучая, Восьмой Мяч, как все его называли, подобрался ко мне со «слепой» стороны… — И Роберта внезапно умолкала и быстро переводила разговор на другое, жалея притихшего Дункана, у которого теперь на всю жизнь одна сторона осталась «слепой».

А Гарп слушал рассказы Роберты о наиболее сложных моментах ее сексуальной переориентации, потому что действительно искренне интересовался ее непростой судьбой, и Роберта это знала; кроме того, она понимала, что Гарпу просто хочется разобраться в проблемах, столь отличных от его собственных.

— Я всегда знала, что мне следовало родиться девочкой, — говорила Роберта. — Во сне я занималась любовью с мужчинами, и в этих снах я всегда была только женщиной и никогда — мужчиной!

Роберта относилась к гомосексуалистам с нескрываемым отвращением, и Гарп думал, как странно, что Роберта, принадлежа к одному из самых малочисленных сексуальных меньшинств, столь нетерпима к представителям других сексуальных меньшинств. Порой в Роберте даже проявлялась типично женская стервозность, когда она жаловалась Гарпу на других «пациенток» Дженни Филдз, которые прибывали в Догз-Хэд-Харбор, чтобы отрешиться от мучивших их проблем.

— Ох уж эти проклятые лесбиянки! — сердилась Роберта. — Стараются сделать твою мать тем, чем она никогда не была!

— Мне иногда кажется, мама для этого и предназначена, — поддразнивал Роберту Гарп. — Она делает людей счастливыми, позволяя им думать о ней все что заблагорассудится.

— Ну, эти особы и меня пытались сбить с пути! — говорила Роберта. — Когда я готовилась к операции, они все время меня отговаривали. «А ты стань геем, — советовали они. — Ты ведь хочешь иметь мужчин? Вот и имей их — без всякой операции! А если станешь женщиной, они просто будут пользоваться тобой, и все». Трусихи! — презрительно заключала Роберта, и Гарп с грустью думал, что Робертой все-таки действительно пользовались, и не раз.

Страстная нетерпимость Роберты не была уникальной; Гарп часто думал, почему едва ли не все прочие женщины в доме его матери, которые находились под ее заботливой опекой и прежде так или иначе были жертвами чужой нетерпимости, становились особенно нетерпимы именно друг к другу. Это была какая-то форма внутренней борьбы (по мнению Гарпа, совершенно бессмысленной), и Гарпу оставалось только восхищаться мудростью собственной матери и ее редкостным умением всех их угомонить и не допускать ссор. Роберту Малдуну, как выяснил Гарп, несколько месяцев перед операцией кололи транквилизаторы и слабые наркотики. С утра, одетый как Роберт Малдун, он уходил из дома и бродил по магазинам, скупая разнообразную женскую одежду; и почти никто не знал, что за операцию по изменению пола он заплатил гонорарами, которые получил за выступления на банкетах в различных спортивных мужских клубах, как детских, так и взрослых. А по вечерам, вернувшись в Догз-Хэд-Харбор, Роберт Малдун демонстрировал свои новые наряды Дженни и весьма критически настроенным женщинам, обитавшим в ее доме. Когда, благодаря инъекциям эстрогена, у него стали наливаться груди и округляться бедра, Роберт прекратил выступать на банкетах и стал выходить на прогулки в несколько мужеподобных, но все же вполне женских костюмах, а на голову напяливал парики со старомодной укладкой — словом, пытался быть Робертой задолго до хирургического вмешательства. Теперь же, став наконец Робертой, он обрел анатомически точно такие же гениталии и урологический аппарат, как и у большинства женщин.

— Но зачать я конечно же не могу, — с некоторым огорчением рассказывала Роберта Гарпу. — У меня ведь не бывает ни овуляций, ни менструаций. (Хотя Дженни Филдз и заверяла ее, что их не бывает и у миллионов других женщин.) А знаешь, — продолжала Роберта, — что сказала мне твоя мать, когда я вернулась домой из больницы?

Гарп покачал головой; «домой» для Роберты означало в Догз-Хэд-Харбор.

— Она сказала, что чувствует во мне куда меньше сексуальной раздвоенности или, если хочешь, бисексуальности, чем у большинства людей, которых она когда-либо знала! А мне действительно было очень важно это услышать, — сказала Роберта. — Ведь мне тогда постоянно приходилось пользоваться этим ужасным расширителем, чтобы влагалище не заросло. Я порой вообще себя чувствовала каким-то роботом…