— Наверное, Бог всех наказывает. Всех без исключения.
Мы бросили бычки в урну.
— Чего-то меня мутит, — говорит Сашка.
— Надо еще выпить, — предлагаю я.
— Надо, — соглашается Сашка.
Мы отпрашиваемся у начштаба и отправляемся на рынок. Саня сразу прется к девушке-полукровке.
— Куда ты, Сань? У нее водки нет! — смеюсь я.
Саня меня не слышит. Я думаю о том, что Саня сказал.
«Не буду об этом разговаривать», — решаю для себя. Сам не замечаю, как покупаю водку. Вижу, что купил, уже отойдя от прилавка. Глядя на бутылку, вспоминаю, что вроде денег дал торговке много, а сдачи она дала совсем ничего. Торговка копошится в своем товаре.
«Чего я ей скажу? — думаю. — “Где моя сдача?” А с чего сдача? Сколько я денег-то ей дал?»
Саня все около полукровки топчется. В том, как они стоят друг напротив друга, — что-то неестественное. Подхожу к ним и вижу: Саня уперто смотрит на девушку, в лицо ей. А она на него и что-то говорит при этом.
— Зачем вы приехали? — спрашивает она Саню, когда я подхожу. — Кто вас звал? Вы моих детей убили. Ваши дети будут наказаны за это.
— Пойдем, Санек, — я тронул его за рукав.
На рыночке уже кто-то состроил столик, две лавочки рядом поставлены.
— Давай посидим здесь, покурим? — предлагает он мне.
— Чего ты на нее смотрел?
Саня неопределенно машет рукой.
Подъезжает бэтээр. На броне сидят десанты.
— Здорово, парни! — кричат нам с брони. — Вы откуда?
— Со Святого Спаса! — откликаюсь я.
Прямо на броне у десантов расстелен персидский ковер. Весь затоптанный, в черных иероглифах берцовских подошв, но все равно красивый. На башне — красный флаг. Я любуюсь пацанами, их бэтээром, ковром, знаменем. Случайно цепляю взглядом торговку, на которую Саня смотрел.
— Санёк, глянь, как она ненавидит, — говорю, откупоривая пузырь.
Торговка смотрит на бэтээр, глаза ее источают животное презрение. Так смотрит собака, сука, если ее ударишь в живот. Саня не оборачивается.
Десанты идут к прилавкам, но деньгами они явно не богаты. Смотрят на товары, держа руки в карманах.
На рынок подъезжают грузовик и «козелок» с солдатиками — с пехотой. Неумытая пацанва в замызганной форме. Они вообще не вылезают из машин, только разглядывают пиво и консервы.
Пока десанты выглядывают товар на рынке и лениво, но постепенно озлобляясь, торгуются с чеченками, их бэтээр начинает разворачиваться. Он плавно въезжает передними колесами в огромную лужу метрах в десяти от ворот нашей базы, я смотрю, как грязные, густые волны с шумом выползают на пыльную сушь вокруг дороги. Снова перевожу взгляд на полукровку и вижу, как в лицо ей бьют резкие брызги. Санька летит со скамейки. Десанты крутят головами, кто-то присел и тащит с плеча автомат. Раздаются длинные и какие-то далекие очереди… бэтээр наехал на мину в луже — вот что случилось.
Кувыркаюсь с лавки, в ужасе оглядывая окрестность: куда себя деть.
«Мамочка! — зову я про себя женщину, которую не помню. — Куда мне спрятаться?!»
Нет, это не дикий страх, это что-то другое — некая ошпаренная суматошность.
Ползу куда-то в кусты, оборачиваюсь и вижу, что десанты вообще никуда не прячутся, а сидят на корточках возле бэтээра. Некоторые даже курят. Обстрелянные пацаны, сразу видно. У бэтээра одно колесо смотрит вбок, шина висит лохмотьями.
Солдатики повыпрыгивали из «козелка» и грузовичка и, не теряя времени даром, тащат в машины пиво и консервы с прилавков. Торговки вроде и не сопротивляются, лишь поспешно убирают под одежды лоточки с пришпиленным к черному бархату золотом — кольцами, серьгами, цепочками.
Очереди раздаются все ближе. Такое ощущение, что сначала кто-то стрелял вверх (за горелыми постройками? или со стороны асфальтовой дороги?), после начал палить по-над головами, а теперь уже норовит проредить весь рынок. Чеченские бабы, покидав в баулы оставшийся товар, побежали в сторону хрущевок. Полукровка, уродливо хромая, побежала за ними, оставив товар на прилавке. Потом передумала, вернулась. С ее лотка два солдатика сгребают пиво, засовывая банки за шиворот. Подбежав, она берет банку шпрот и бьет ближайшего из солдат по лицу. Тот, весело взглянув на девушку, хватает ее за руку; я жду, что он ее сейчас ударит или грубо вывернет кисть, но солдат ловко забирает из пальцев девушки шпроты и бегом возвращается к машине.
Суетно зыркаю по сторонам. Слышу, как меня окликают по имени, оборачиваюсь на голос так резко, что кажется — шея слетает с резьбы: Семеныч присел возле дороги, у поваленных прилавков. Рядом Вася Лебедев.
— Егор, давай на базу!
Я привстаю, но медлю. Семеныч подбегает ко мне, хватает меня чуть ли не за шиворот, толкает впереди себя:
— Давай, Егор, быстрей!
Подбегаю к бэтээру, сажусь у колеса, с левой стороны, так, чтоб меня не было видно с асфальтовой дороги. Десанты, почувствовав, что запахло паленым, сгрудились у бэтээра, влезли под него, прямо в лужу. Стреляют куда-то — кто куда.
— Какого вы здесь лежите? — кричит на десантов Семеныч и тут же мне: — Егор, открой ворота! Ты с кем был?
Вдруг вспоминаю, что со мной был Скворец. Не знаю, что сказать. Семеныч имеет полное право застрелить меня здесь же — я потерял подчиненного.
— Со мной! — отзывается Скворец из-под бэтээра.
— Ворота откройте! — кричит Семеныч.
Привстаю и теменем чувствую, как над головой пролетают пули, они действительно свистят.
«Если бы я был выше, я бы уже умер», — понимаю. И снова, дергаясь, присаживаюсь, опускаю зад, как баба, присевшая помочиться. Я не в силах бежать к воротам. Но Саня уже сорвался, он уже у ворот, уже открывает их. Утопая в луже, я плюхаю — медленно! медленно! медленно! едва не плача — к воротам. Подбегая, падаю на железо ворот, толкаю.
Во двор базы сразу влетают объехавшие бэтээр «козелок» и грузовик. Бегут десанты.
Наконец вспоминаю, что у меня есть автомат, присаживаюсь у ворот, стреляю — вперед стрелять страшно, там вроде наши бегают, да и не видно из-за бэтээра: бью влево, через низину, в сторону асфальтовой дороги, где стоят нежилые здания. Представления не имею, откуда бьют по нам.
Осматриваю опустевший рынок, ежесекундно ожидая, что увижу чей-нибудь труп. Но нет, трупов нет. Вообще никого нет. На земле валяется банка консервов, оброненная одним из солдатиков. А вот и наш пузырь, я его выронил, сам не заметил как. Половина уже вытекла. У меня возникает острое сожаление.
— Егор, не стреляй! — слышу.
Из кустов вылезает Слава Тельман.
— На базу все! — орет Семеныч. Рядом с ним сидит Вася Лебедев, по рации запрашивает пост на крыше, просит, чтобы они нас прикрыли как следует.