— Привет, Негатив! Все травку выращиваешь? — попытался Саша шуткой скрасить интимность случайно увиденного.
Негатив обернулся, привычно суровый. Ничего не сказал и стал поливать дальше, но уже молча.
Саша уселся на диван. Вид Негатива его всегда радовал. Негатив был надежный, как булыжник. Хотя сейчас Сашу ничто не радовало. Он вглядывался в тяжелый затылок Негатива, почти уже жалея его.
— Разговор есть, — сказал Саша.
— Всерьез?
— Да.
— И чего ты уселся? Ты здесь собрался разговаривать?
Они быстро собрались и вышли на улицу. Позик хотел увязаться с ними, но Негатив отшил его — тихим голосом, парой внятных, цензурных слов.
— Вы куда все делись? — спросил Негатив, имея в виду, как Саша понял, Рогова и Веню.
— Они уехали в одну сторону, а я в другую. Я был в Москве. Там ищут человека для дела. За это дело могут посадить. Посадят почти наверняка. Причем, судя по всему, дело нужно провернуть не здесь. Не в России, — сразу сказал Саша, чтобы не тянуть, с трудом заставив себя хотя бы говорить неспешно.
— Ну наконец-то, — сказал Негатив просто.
Он держал в руках веточку и перочинный ножик. Ножиком он обстругивал веточку, короткими и точными движениями. Саша заметил, что ветка была сохлой, обломанной давно, поднятой с земли. Негатив не стал бы ломать ветку живого дерева.
— Что «наконец-то»? — спросил Саша.
— Наконец-то они решили заняться делом. Когда мы едем?
— Когда ты сможешь?
— Я смогу через три минуты.
Саша задумался. Он собирался зайти домой. Быть может, повидаться с матерью. Он не собирался так скоро. Завтра, он хотел завтра утром.
«А зачем зайти домой? Матери нервы потравить?»
Саша взглянул на часы.
«Если пойдем пешком на вокзал, запросто подоспеем к двухчасовому», — подумал Саша и повторил свою мысль вслух. Негатив кивнул.
Минуты через три с копейками Негатив вышел с Позиком. По-зик был непривычно серьезен.
— Матери скажешь, что я уехал в Москву на заработки, — сказал Негатив.
— А на самом деле? — Позик косился недоверчиво.
— На самом деле я поеду на заработки в Питер… Ты все понял? Учишься — это раз. Не куришь — это два. Поливаешь растения — это три. Если загубишь мои растения — уши отрежу, как приеду.
— Ладно, я все понял. И без ушей люди живут.
— Вот-вот, будешь как люди.
Они разговаривали очень серьезно, не улыбаясь даже глазами, и Саше тоже не хотелось улыбаться.
— Давай, Позик, дальше не ходи. Домой иди! — Негатив пожал братику руку, хлопнул его по плечу и, резко развернувшись, потопал легкой, крепкой походкой.
Саша тоже дал Позику руку, и тот принял рукопожатие, не посмотрев на Сашу, но глядя в спину старшего брата. Саша развернулся и бегом нагнал Негатива.
«Сейчас я снова сяду на поезд. Сколько я накатал уже…»
— Наверное, за неделю я накатал столько, что проехал всю Европу туда и обратно… — сказал Саша Негативу. Просто для того, чтобы говорить хоть что-то.
Негатив не ответил.
— В Москву, как в булочную, — сказал Саша будто себе. — Не помню, какой раз за неделю. Все деньги уже проездил.
— Я у Позика копилку изъял, — ответил Негатив, — он копил себе на куртку и берцы.
— Придумаем что-нибудь, Нега. Найдем Позику денег.
Саша хотел тронуть Негатива за плечо, но передумал. Сделал малое движение рукой и оборвал жест. Но Негатив заметил.
Саша понял это по изменению тональности молчания товарища. От молчания повеяло хмурью.
— Не сочувствуй мне, а то я себя жалеть начну, — сказал Негатив, помолчав.
Голос у Негатива был такой, что с трудом верилось, что он умеет себя всерьез и чувственно жалеть. Обычный голос Негатива.
На вокзале их встретили цепкими взглядами двое милиционеров. Остановили, попросили документы. Долго смотрели в паспорта, поднимая глаза, чтобы сверить фото и оригинал, думая в это время явно о чем-то другом.
— Куда собрались? — спросил один из них неприветливо — тоном, которым разговаривает вся милиция России, словно каждый встреченный ими уже заведомо негодяй.
«А тебе что за дело, урод», — захотелось ответить Саше.
— По бабушке неожиданно соскучился, решил съездить, — сказал Саша. — С другом.
Милиционер в упор смотрел на Сашу, лицо стража правопорядка было непроницаемым и, кстати, вовсе не тупым. Просто ни одна мышца не дрогнула, и всё. Он подал Саше паспорт и отвернулся. Второй тоже отдал Негативу документы.
Они купили билеты. Покурили на платформе. Еще раз покурили. Долго курили и молчали. Впрочем, Негатив часто молчал. Это ничего не значило.
— Что там Москва? — спросил он наконец.
Речь, конечно же, шла о партии.
Саша рассказал.
В поезде они улеглись на верхние полки, которые выпросили себе еще при покупке билетов. Белья себе, конечно, не взяли. И так замечательно. Негатив отвернулся и, кажется, задремал.
Саше не спалось. Он лежал с закрытыми глазами и думал — как любой человек, сам себя перебивая, перескакивая с одного на другое, вполне бестолковое.
«У Негатива нет отца. Матери его одной придется Позика поднимать…
А Позик сам себе голова.
И вообще, что ты, хоронишь, что ли, Негатива? Сам, может, поедешь вместо…
У тебя тоже отца нет. Но и Позика у тебя нет. Ни хера нет…
…Безотцовщина в поисках того, кому они нужны как сыновья. Мы — безотцовщина в поисках того, чему мы нужны как сыновья…
Врешь ты. Есть и с отцами “союзники”. Но им не нужны отцы… Потому что — какие это отцы… Это не отцы. Поэтому не вру.
А матери?
А что матери? Они знают только то, что сыновья им нужны дома…»
«Если ты меня любишь — не мешай мне…» — сказал он матери когда-то. Но она мешала. И он перестал ей говорить что-либо, скрывал от нее почти все. Но она догадывалась, конечно.
«К маме я не съездил, черт. Надо было все-таки съездить. Что она там одна… Без отца.
А у Яны есть отец?
Какая тебе, к черту, разница?
Нет, интересно. Она же откуда-то из провинции. Вроде бы учиться поехала. И теперь вот… Ведь ее могут посадить. Как она не боится? Она же… тонкая. Откуда это вообще взялось в ней, эта страсть ходить строем, впереди строя, эти наши флаги, эта наша злоба…
Наша злоба так раздражает Безлетова.
Вы же принесли Россию в жертву вашим разочарованиям, Алексей…»