— Он меня толкнул.
— Тебя толкнул или всех четверых сразу? — ласково усмехнулся Славчук, и здесь я впервые заметил его зуб со странным рисунком.
— А чего ты сюда пришел? — немного сдавленно спросил Славчука приведший меня.
— А смотри — вот я тебя толкнул, — не отвечая ему, сказал Славчук с улыбкой и легонько ткнул парня в плечо. — Это что значит теперь? Что я не прав?
— У нас тут свои разговоры, — ответил длинный, глядя немного мимо Славчука, куда-то в ухо ему.
— Так я разве мешаю? — спросил Славчук. — Разговаривайте.
Все молчали еще с минуту.
— Ну, поговорили? — спросил Славчук. — Тогда мы пошли.
Он тронул меня за плечо, и мы вернулись ко входу в клуб.
— Я Лильку искал, — зачем-то объяснил я Славчуку.
— Не нашел? — спросил он.
— Нет, Славчук. Может, она домой ушла. Я домой пойду.
Он кивнул.
— Славчук, ладный мой, ты где был? — спросила его девушка откуда-то из темноты; одновременно с другой стороны к нему поспешно подошла другая, вся, казалось, готовая к любому повороту событий, хотя бы и здесь, прямо у клуба…
Переходя асфальтовую площадку у клуба, я услышал, как мне сказали из кустов:
— Все равно мы тебя выловим, урод!
Под светом фонарей я шел спокойно, но, войдя в темноту, не выдержал и побежал, скользя по грязи, меж деревьев посадки, к дому. Уже у дома, заслышав лай гончих деда, внезапно встал и засмеялся: куда я так бегу…
Посвистев сразу признавшим меня собачкам, я пошел на пруд.
Дед уже накачал лодку, выставил сети, разжег костер, сидел в крагах и тяжелом плаще на бревне, насаживая на шампуры большие куски сала. Как же вкусно пахнет паленое мясо свиньи!
— Потерял Лильку-то? — спросил дед. — А она вон тут где-то бродит.
Я обернулся и различил Лилию. Она тихо шла вдоль берега. На плечи был наброшен тулупчик — видимо, заглянула домой и переоделась.
— Лиличка! — закричал я радостно. — Иди есть сало!
Сестра моя остановилась, и по ее движению я понял, что она не очень хочет идти к нам, но все равно сейчас подойдет.
Подошла.
Сало Лилия есть не захотела; она могла вообще ничего не есть целыми днями, выпивая иногда чашку молока с хлебом или наедаясь яблок и ягод. Зато я, обжигаясь и обмирая, так глотал жирно и ярко пахнущие куски, что, казалось, вот-вот к нам сбегутся волки со всех черноземных лесов.
— Как ты ешь эту гадость, — передернув плечами, сказала сестра.
— Очень вкусно, — ответил я с набитым ртом.
— Привет, Лиль! — хрипло возник из темноты Славчук и присел у костра.
Лиля посмотрела на Славчука со странной смесью интереса и равнодушия. Наверное, она ждала не его, да и вообще неизвестно кого ждала. К тому же Славчук, хоть и всего на год, был моложе ее: в том возрасте, когда девушка еще ощущает себя юной, это ощутимо. Хотя, с другой стороны, не с дедом же у костра всю ночь сидеть.
— У меня брат есть, с ним тоже можно поздороваться, — сказала Лиля холодно.
— А мы виделись с ним, — и Славчук подмигнул мне; впрочем, выглядел он озабоченно и на Лиле взгляд больше чем на несколько секунд не задерживал.
— Лиль… — Славчук присмотрелся, далеко ли отплыл дед, отправившийся пошугать рыбу близ коряг и камышовых зарослей, чтоб она порезвее пошла в сторону сетей. — Я вот самогоночки принес. Не хочешь?
— Ага, — ответила Лиля, едва сдобрив иронией свое презрение, и ничего больше не добавила, потому что в ее «ага» и так было вложено большое количество смыслов, отрицающих не только потребление самогона, но и самого Славчука.
— А я выпью, — почти не смутился или не подал виду Славчук.
Он сам себе быстро изжарил кусок сала и обильно глотнул из горла такой ядреной самогонки, что ее дух ненадолго перебил обильный вкус свинины.
Я сидел, ковыряясь в костре, и никак не решался что-либо сделать: если я уйду, мое поведение, скорее всего, не понравится Лиле; если останусь, это, похоже, уже не понравится Славчуку.
В конце концов я у него в долгу. С другой стороны — как же я брошу сестру?
— Хочешь? — предложил мне Славчук, протянув бутылку.
Лиля брезгливо проследила движение его руки.
Я быстро закрутил головой: нет, не хочу, нет.
Славчук убрал пузырь за пазуху. Он тоже когда-то успел переодеться в тулупчик, заметил я.
Немного пристыв к бревну, на котором сидел, я решил передвинуться, но Лиля поняла меня неправильно.
— Сиди, — сказала она строго.
— Да я не ухожу, — ответил я весело и почти виновато посмотрел на Славчука. Тот выглядел печальным.
— Лиль, давай отойдем? — попросил он.
Чувствовалось, как трудно ему даются просительные интонации.
Они отошли, как им показалось, далеко, но ночь была пуста и прозрачна, и я все слышал.
— Че ты такая строгая? — спросил Славчук.
Лиля, я был уверен, пожала плечами: глупый вопрос.
— Ты видела, как на меня все вешаются? — сипло поинтересовался Славчук, и мне показалось, что в этой фразе не было никакого бахвальства, только беспомощность.
— И что это значит? — спросила Лиля.
Славчук засмеялся. И снова выпил, много больше, чем в первый раз.
— Ты не будешь со мной? — спросил он.
Я никак не мог решить, за кого мне переживать, кому просить удачи — Лиле или Славчуку.
«Прогнать ей его или поцеловать?» — решал я, словно что-то зависело от моего решения.
— Что «с тобой»? — издевалась Лиля. — Копать картошку?
Славчук помолчал и ответил:
— Ты вот за пацана меня держишь, а у меня четверо детей в нашем городке живут. Старшему уже два года скоро… Ну, иди ко мне, ты…
Славчук рванул Лилю к себе, я вскочил с места в полном ужасе, в одно мгновение представив, как сейчас вернется дед и застрелит кого-нибудь — у него и ружье было с собой; но Лилька уже оттолкнула Славчука.
— Пошел вон, урод! — сказала она злобно и вернулась к костру. — Дай мне сала, — велела она. — Самогона-то не взял дед? — спросила минуту спустя.
Жилистое, словно нога старого медведя, мясо ели мы, люди в камуфляже, спустя десять лет в городе Грозном, после зачистки, в компании с веселыми рязанскими собрами. Запивали тяжелые, длинные куски дурной, паленой брагой.
Как водится, поначалу собравшиеся за спонтанным столом разговаривали меж собой вдоль и поперек, пытаясь захватить беседой всю компанию разом. Хотя какой, к черту, это был стол — мы выпивали, расположившись прямо на земле, примяв первую, еле слышную весеннюю травку. Рядом грузили состав с горючим, и было достаточно одного выстрела, чтобы вознести на воздух целую цистерну, а то и несколько цистерн, спалив заодно многих людей в камуфляже. Стрелять можно было откуда угодно, со всех четырех сторон: иногда я тоскливо смотрел то налево, то направо, видя брошенные, с пустыми окнами, дома, — три дня назад вон из той трехэтажки в нашу группу дал очередь юный чеченский пацан, я отчетливо его видел. Он ни в кого не попал, хотя мог бы.