Химера - читать онлайн книгу. Автор: Джон Барт cтр.№ 8

- "Рассказывай дальше", - велел Шахрияр, когда они угомонились. Сначала сбивчиво, но потом даже более уверенным голосом, чем накануне, Шерри продолжила рассказ о купце и джинне, а я, к своему ужасу обнаружив, что все еще сочусь от увиденного, едва не проворонила нужный момент, чтобы вмешаться и прервать рассказ. На следующий день, пока мы с ней обнимались, Шерри призналась, что хотя и находит самого царя таким же отвратительным, как и обычно, то, что он с ней делает, уже не болезненно и могло бы даже быть приятным, как и то, что делает для него она, будь он тем партнером по постели, в котором она видела бы такое же сокровище, как наш джинн в своей партнерше. Точнее говоря, как только вызванное потерей девства смятение и страх, что поутру ее казнят, пошли на убыль, ей стал казаться отвратительным не сам Шахрияр - безусловно, сильный и симпатичный для своих сорока лет мужчина и к тому же умелый любовник, - а его убийственный послужной список в отношениях с нашим полом, смыть каковой не под силу никакому морю обаяния и нежных ласк.

- "Так уж и никакому? - спросил наш джинн, вновь появившийся по сигналу на закате. - Предположим, что некто был добрым и славным малым, пока какая-то ведьма не наложила на него заклятие, помутившее его разум и побудившее совершать чудовищные бесчинства; предположим далее, что во власти одной юной дамы его исцелить, стоит ей только его полюбить вопреки безумию. Она может снять заклятие, поскольку понимает, что это заклятие, а не его истинная природа…"

- "Надеюсь, не это предстоит мне сегодня рассказывать, - сухо прервала его Шерри, указав, что хоть Шахрияр и был, чего доброго, когда-то любящим мужем, даже и тогда он дарил своим друзьям невинных девушек-рабынь, держал полный дом наложниц, а потом разрубил напополам жену, стоило той после двадцати лет односторонней верности завести себе любовника. - И никакой магии не вернуть к жизни тысячу мертвых девушек или отменить изнасилование, которое они претерпели. Рассказывай дальше".

- "Ты более суровый критик, нежели твой любовник", - пожаловался джинн и зачитал вступительное обрамление "Рыбака и джинна", немудреность какового, как он чувствовал, сыграет роль стратегической смены тона и темпа в третью ночь, тем паче что на четвертую и пятую он приведет к целой серии рассказов-в-рассказах-в-рассказах, повествовательную изощренность которой он в восхищении величал "ориентальной".

- Так все и шло, месяц за месяцем, год за годом; у подножия Шахрияровой кровати по ночам и в Шахразадовой днями я узнала об искусстве любви и сказительства больше, чем, казалось бы, можно о них узнать. Нашему джинну, например, нравилось, что рассказ о заколдованном принце оказался включен в повествование о рыбаке и джинне, поскольку заключен (во дворец из черного камня) был и сам принц; к тому же кульминация так обрамленной истории служила развязкой к обрамляющему ее рассказу. Эту метафорическую конструкцию он расценивал как более искусную по сравнению с "простой сюжетной функцией" (то есть сохранением наших жизней и восстановлением царева здравомыслия!), которую Шеррин рассказ рыбака выполнял в истории ее собственной жизни; но эта "простая сюжетная функция", в свою очередь, существенно превосходила безыскусные и произвольные отношения между большей частью обрамляемых и обрамляющих рассказов. И Шерри, и джинна в высшей степени интересовали эти отношения (которые казались мне не столь существенными по сравнению с тем, о чем в историях шла речь), в точности как Шерри и Шахрияр оказывались под впечатлением аллюра своих ночных удовольствий или утонченности и разнообразия поз и позиций вместо силы и глубины их любви.

- Шерри поцеловала меня. "Остальное обходится без слов, - сказала она, - или не приходит вовсе. И занятие любовью, и оказывание историй требуют гораздо большего, чем хорошая техника, но рассуждать мы можем только о технике".

- Джинн согласился: "Искренняя неуклюжесть не лишена своей привлекательности, Дуньязада; то же самое относится и к бездушному мастерству. Но ты-то требуешь страстной виртуозности". Они без конца рассуждали на такие темы, как, к примеру, можно ли представить себе историю, обрамленную, так сказать, изнутри, чтобы обычные отношения между содержащим и содержимым оказались бы обращены и парадоксально обращаемы,- и (полагаю, в основном ради меня) какое состояние человеческих взаимоотношений такая необычная конструкция могла бы отражать. Или еще: можно ли зайти дальше ординарного рассказа-в-рассказе, и даже дальше рассказов-в-рассказах-в-рассказах в рассказах, несколько примеров каковых наш джинн отыскал в той литературной сокровищнице, свой вклад в которую он надеялся рано или поздно внести; и задумать серию из, скажем, семи концентрических историй-в-историях, расположенных так, что кульминация внутренней из них повлечет развязку следующей за ней снаружи, та - следующей и т. д., словно связка шутих или цепь оргазмов, которой Шахрияру иногда удавалось зацепить мою сестру.

- Последнее сравнение - излюбленное ими - приводило их к десяткам других, также между повествовательным и сексуальным искусствами, по поводу которых не было недостатка ни в пылких раздорах, ни в столь же энергичном согласии. Джинн заявил, что в его время и в его мире есть специально занимающиеся страстями ученые, которые утверждают, что, с одной стороны, сам язык ведет свое начало от "инфантильной прегенитальной эротической - полиморфно перверсной - избыточности", а с другой - это осознанное внимание является "либидинальным гиперкатексисом", - под этими магическими фразами они, кажется, подразумевали, что письмо и чтение или процесс рассказа и его восприятие на слух буквально являются способами заниматься любовью. Так ли все это на самом деле, ни его, ни Шерри абсолютно не интересовало, однако они любили говорить, что оно как бы (их любимые слова) так и есть, и, исходя из этого, объясняли подобие между традиционной драматической структурой - экспозицией, нарастанием действий, кульминацией и развязкой - и ритмом полового сношения от предваряющих игр через совокупление к оргазму и расслаблению. Отсюда же, считали они, популярность любви (и сражения, темной стороны той же рупии) как темы повествования, любовных объятий как его кульминации и посткоитусной апатии как его естественной основы: можно ли найти лучшее время для рассказов, чем в конце дня, в постели после занятия любовью (или около походного костра после боя или приключения, или у камина после работы), чтобы выразить и подчеркнуть взаимную сопричастность любовников, товарищей, коллег?

- "Самую длинную историю в мире, - заметила Шерри, - "Океан сказаний", семьсот тысяч двустиший, рассказал своей царственной супруге Парвати бог Шива в благодарность за то, как она однажды занималась с ним любовью. Чтобы зачитать ее целиком, сказителю понадобилось пятьсот вечеров, но она, утвердясь на его чреслах, с удовольствием слушала, пока он не кончил".

- К этому восхитившему его примеру джинн добавил несколько других, нам неизвестных: в частности, великий эпос, называемый "Одиссея", герой которого возвращается домой после двадцати лет войн и скитаний, занимается любовью со своей верной женой и пересказывает ей в постели все свои приключения, пока боги все длят и длят для него ночь; другое произведение, именуемое "Декамерон", в котором десять галантных дам и господ, укрывшись в своих сельских домах от городской чумы, ублажают друг друга под конец каждого дня историями (кое-какие из них заимствованы у самой Шерри) как своеобразной подменой занятий любовью - искусная выдумка вполне под стать искусственной природе их крохотного общества. И конечно же, книга о самой Шерри, из которой, по его словам, он пересказывает нам истории, - на его взгляд, лучшая иллюстрация того, что отношение между рассказывающим и рассказываемым по своей природе эротично. Роль рассказчика, как ему кажется, безотносительно к его полу, по сути своей мужественна, слушателя или читателя - женственна, рассказ же является средством их совокупления.