"Анатомия" любви, или Женщины глазами человека - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Зеленогорский cтр.№ 27

Облегчения они не принесли, но бремя обжигающего солнца уменьшилось в ее тени.

Вернувшись в Москву, С. залег с водкой дома анализировать текущий момент.

Ответов не было, было желание покончить с этим, понять мотивы, тайные пружины и рычаги, которые крутят на колесе времени новые минуты без нее, без девочки, в которой ничего нет, но есть все, чего нет у других. Хотелось как-то отомстить, унизить, растоптать, обнять, увидеть в ее глазах надежду, что это сон, дурной сон, жуткая фантазия бездарного режиссера.

В пять часов утра созрел сценарий акта мщения. До приличного звонка в десять ждать не было сил, трубку долго не брали, и только после угрозы по эсэмэс, что он сейчас позвонит на домашний, звонок был принят. На вопрос, уютно ли в наших трусах в чужих руках, последовал ядовитый ответ: «Неплохо». После этого скромничать С. не стал и сказал все, что еще не говорил никогда: про нее, про маму и даже бабушку. В конце заявления была просьба все вещи, к которым прикасалось ее тело, собрать в мешок и вынести во двор для публичной акции. Ровно в девять С., пьяный, но гладко выбритый, стоял во дворе с бутылкой из-под минеральной воды, полной бензина. Две огромные сумки стояли у подъезда, за ними явно наблюдали. С. отнес их в песочницу, облил бензином, и все былое великолепие из шуб, трусов и побрякушек запылало ясным пламенем. С огненными языками улетала в небо его любовь, он чувствовал, что наваждение уходит, открываются глаза, горизонт становится чище.

Подбежали к песочнице дворники-таджики, зацокали языками: «Жалко добро, хозяин, отдайте нам, домой пошлем, радость будет». – «Не надо, друзья, вам этого, оно отравлено, беда будет». Но они не поверили.

С.С. уже два месяца жил без Маши: она вышла замуж за какого-то мудака. В редких разговорах она говорила С.С., что ей хорошо с мужем – спокойно и надежно.

Острая фаза боли и ненависти к ней прошла, но жизнь не налаживалась, многократные попытки увлечься другой женщиной не удавались, пьянство и загулы только усиливали пропасть между той, прошлой и радостной, и нынешней, пустой и муторной, жизнью.

Иногда казалось, что ничего не было, забылось лицо и звуки, но приходила ночь, и картинки из того кино накручивались на барабан памяти, высвечивая в затаенных закоулках пыльные ворохи не так давно минувших дней. Просто не верилось, что с ним это было, казалось, что крутят старое кино, где он смотрит на себя и не узнает, – так бывает, когда смотришь собственные старые фотографии, знаешь, что это ты, и не веришь глазам своим.

Много лет назад, когда С.С. было всего тридцать, он ехал в поезде на Питер, и случайный попутчик после водки в ресторане всю ночь в зассацанном и холодном тамбуре, задыхаясь и спотыкаясь на каждом слове, рассказывал историю своей любви к чужой жене. Человеку тому было под шестьдесят, и С.С. слушал захватывающую историю и не верил, считая, что у такого старика быть такого не может. И вот теперь, оказавшись в его возрасте, испытывая то же самое, он понял, что и ему сегодня никто не поверит, посчитав фантазиями стареющего Казановы.

Тогда, в тридцать, ему было неловко за бред пьяного старика, но теперь он понимал, что бред, который он несет всем подряд в свободные уши, вызывает неловкость и жалость к заблудившемуся в своих терзаниях старому хрену. В глазах людей читалось: «Дедушка, идите домой, воспитывайте внуков! Какая любовь? Побойтесь Бога!»

С.С. в Бога не верил, в любовь свою верил, но с каждым днем все меньше и меньше. Он чаще обычного начал смотреть на свое лицо и тело, стал замечать сухость и шершавость кожи, дряблость мышц и особенно отсутствующий взгляд. Тело теряло упругость, он сгорбился и потух, как сгоревшая свечка, и чувствовал себя елкой после праздника, выброшенной в коридор лысой, уже не зеленой, а рыжей, ожидающей, когда ее отнесут на помойку.

Он всегда гордился своей памятью, хранившей в голове всякую чушь, но сейчас все изменилось, раньше все плохое уходило из мозгов далеко и быстро, теперь же светлые и радостные эпизоды улетучивались, как инертный газ, оставляя только тяжелые раздумья и невеселые мысли.

Казалось, что уже ничего-ничего не будет, кроме болезней и неприятностей. Он чувствовал себя Карениным из романа Толстого – с той лишь разницей, что под поезд попал он, но выжил.

Жизнь вокруг текла неспешной рекой: встречались люди, менялись пейзажи и дни, но цвет из жизни ушел, только черно-белые страницы старой книги с выцветшими буквами мелькали перед слезящимися глазами, уже не различающими текст и не понимающими содержание.

Книга оказалось прочитанной, непонятой, с запахом истлевшей бумаги и оторванным корешком. Наверное, можно было начать новые главы, начать с красной строки и потихоньку, раз за разом, строчка за строчкой писать новый роман с новыми героями, но время еще не отпустило от прежнего сочинения. Старый роман закончился, но еще не встал на полку воспоминаний. Он болтался под руками, мозолил глаза, но читать его смысла не было – ушла интрига, и повороты сюжета никого не трогали, все уже начитались – и герои, и автор. Все бросились в другие романы, к новым героям и новым приключениям. Точка.

Но каждую ночь бывший герой берет в руки старый роман из пустого чемодана воспоминаний и листает страницы в кромешной темноте и плачет, просто плачет под шелест страниц, перебирая их, как четки во время молитвы.

Мой товарищ, назовем его Пророков, был неудачником. Нет, формально он жалости не вызывал, все как у всех – жена, дети, дача в Хотькове, оставшаяся от дедушки – врача-вредителя.

Работал он на заводе «50 лет Октября» старшим инженером, но после перестройки попал под локомотив перемен, и вот уже его личный поезд в огне, и вчера в топке сгорела последняя надежда, как партизан Сергей Лазо – жертва японских милитаристов.

С утра у него спиздили в супермаркете бумажник с документами, деньгами и фото одной женщины из Жулебина, которая скрашивала его досуг по четвергам за любовь его неистовую и небольшие деньги, которые он клал на сервант, когда она мылась в душе.

На работе, которую он ненавидел, начальник за опоздание в связи с кражей назвал его пидорасом, он ответил, и его уволили без бонуса, который дал бы ему возможность поменять ходовую в потрепанном «опеле» – любимом и единственном железном друге.

Пророков пришел домой, лег на диван и стал думать, как жить дальше без работы и кошелька. Думал он недолго – пришла жена, кандидат психических наук, подрабатывающая в корпорации малого, очень малого, можно даже сказать, не бизнеса, а так, в лоходроме, школе маркетинга. Она учила домохозяек продавать косметику из алебастра, смешанного с цветными мелками, изготавливаемую в подвале Мурманского завода по ремонту торпедных катеров армянами, взятыми в плен местной братвой. Пленные об этом не знали и были рады своей работе и возможности помочь семьям на далекой родине. Узнав новость, жена покрыла Пророкова (далее Пророк) матом за тупость и обозвала всякими словами, включая обидные про его мать и половой орган. Голову его она не ругала, считая, что ругать то, чего нет, неконструктивно. Пророк униженно попросил ужин. Жена ответила, что она не Христос и не может кормить эту прорву отъявленных бездельников. Пророк понимал, что речь идет о нем, так как дети жили отдельно: сын приворовывал на таможне, а дочь находилась на содержании у рыночного бандита, забыв о стыде и приличиях. Съев брошенный на стол ужин, он пошел гулять с собакой в сквер, мечтая заскочить в бар и утешить себя рюмкой-другой, а может быть, и третьей. В баре после третьей стало хорошо, и Пророк увидел по телевизору передачу о вреде мракобесия, сектах, лжепророках и прочих кудесниках, выбивающих из растерянных граждан последние деньги за чудесное исцеление от бед. Показали сеанс целителя, на сеансах лечебного молчания заряжавшего энергией целые стадионы. Он вспомнил, как десять лет назад подрабатывал в группе его поддержки в гастрольном туре по югу страны, то исполняя роль калеки, оживающего во втором отделении, то продавая фотографии целителя для домашнего исцеления как зарядное устройство. Однажды в Краснодаре на стадионе он сам видел, как в перерыве после зарядки воды, кремов, очистительного огня из зажигалок и прочих средств целитель обедал в кабинете директора стадиона в компании мэра, начальника милиции и своего директора, мужчины с острым носом и с национальностью, не вызывающей сомнения.