Я росла во Флоренции - читать онлайн книгу. Автор: Элена Станканелли cтр.№ 19

Не знаю, почему Элена не вышла замуж и не родила детей. Возможно, это был ее сознательный выбор. Умерла она в пятьдесят с небольшим от рака желудка. Если в моем имени сокрыта судьба… Но, как учат греческие трагедии, пути Рока непредсказуемы, и судьба свершается на твоих глазах, в то время как ты занят тем, что укрепляешь тылы. Бесполезно пытаться себя защитить.

И в любом случае мне жутко от одной мысли о гастроскопии. Если это выпадет и на мою долю, я сделаю вид, будто не заметила, что могла что-то сделать.

На полученные в наследство от тети Элены деньги отец купил себе зеленый "Фиат-600" с откидным верхом. На нем он в 1958 году поехал в Гейдельберг, где получил годовую стипендию на стажировку. К этому периоду восходит второй фетиш моего детства — изящный томик стихов Гарсиа Лорки с тончайшими, почти прозрачными страницами.

В Гейдельберге отец делил квартиру с тремя испанцами (двое мужчин и одна женщина), француженкой, мексиканцем и выходцем с голландских Антильских островов. Всего четырьмя годами раньше, в 1954-м, отец еще жил в Палермо, а теперь очутился в Гейдельберге. Неплохой скачок. Если бы речь не шла о моем отце, я бы вообразила парня лет двадцати с небольшим, похожего на Джан-Марию Волонте, в кабриолете (единственном на всю компанию, и это добавляло ему привлекательности), окруженного вниманием женщин всех национальностей с иными представлениями о дозволенном, нежели у него на родине. Если бы речь шла не о моем отце, я бы подумала, что тот период был своего рода "праздником, который всегда с тобой", когда в его жизнь триумфально вошел секс, как случается сегодня с юношами и девушками, на которых снизошла благодать "Эразмуса" [43] .

Но это мой отец, мне и так довольно трудно представить себе, что он жил на свете, когда меня еще не было. Однажды он рассказал, что в пору учебы в Университете Палермо дружил с Эльвирой Селлерио [44] , которая тогда еще носила фамилию Джорджанни. Этой женщиной я всегда восхищалась, но после того как отец обронил: "Знала бы ты, как она была хороша", она поднялась в моих глазах еще выше и вошла в узкий круг моих потенциальных матерей.

Я думаю о том, чем мы могли бы стать, что не сбылось, о дорогах, с которых мы свернули на перепутье. Чтобы не утонуть в этих мыслях, я вспоминаю об Элене, о ней, высокой дородной сицилийке. Она — свидетельство моей подлинности. Хотя я всеми силами души надеюсь не умереть от рака желудка в пятьдесят лет, мысль о том, что в ней мое начало, меня успокаивает.

В том гейдельбергском доме однажды решили говорить по-испански. Испаноговорящие были в большинстве, француженка и итальянец должны были справиться без особых трудностей. Что до антильского голландца, никто не знал, каков его родной язык и какие окольные пути привели его в Германию. Как бы то ни было, он тоже освоился. Все шло как по писаному, и вот однажды в больницу Гейдельбергского университета приехал Луис Мигель Домингин, легендарный тореро.

Его отец был болен раком, и его собирались лечить там, в Германии. Хесус, врач-испанец и член братства зеленого кабриолета, был при нем переводчиком. С Луисом приехала его жена, Лючия Бозе, и сын Мигель. Десятью годами ранее эта женщина неописуемой красоты завоевала титул "Мисс Италия". Потом она пришла в кино и дебютировала в фильме Микеланджело Антониони "Хроника одной любви". Ее партнер — Массимо Джиротти, чувственный любовник, жестокий и загадочный; он напоминает слегка подправленный, с добавлением буржуазного отвращения к действительности, персонаж "Одержимости" Висконти.

После этого фильма, снятого в 1943 году по мотивам романа Джеймса Кейна "Почтальон всегда звонит дважды", благодаря Джиротти в моду вошли рваные майки и обнаженные потные бицепсы. Появился новый героический фетиш. Впрочем, все лавры достались Марлону Брандо с его великолепным Ковальски — может быть, потому что он оказался более талантливым актером, а может, просто потому, что даже у такого рода чувственности бывает рейтинг.

Марлон Брандо победил. Он обошел бы и Мэрилин Монро — что уж говорить о юном красавце актере, родившемся в провинции Мачерата и попавшем в руки гениального и утонченного режиссера, гомосексуалиста и эстета, вертевшего им как куклой. Американец же с самого рождения осознавал, кто он есть. И это сделало его одним из величайших актеров кино. Трумен Капоте в литературном портрете, озаглавленном "Герцог в своих владениях", рассказывает о том, как ходил посмотреть на него в театр, на спектакль "Трамвай "Желание". Он пришел заранее, партер был пуст; на сцене он увидел спящего мертвым сном прямо на столе мускулистого парня. "Оттого что на нем была белая майка и полотняные штаны и выглядел он мускулистым, словно тренировался в спортзале, — бицепсы тяжелоатлета, исполинская грудь (хотя на ней лежал корешком вверх раскрытый том "Избранных сочинений" Зигмунда Фрейда), — я принял его за рабочего сцены". Наверное, Массимо Джиротти, по крайней мере в начале его карьеры, недоставало именно этих шелестящих страниц на животе — намека на то, сколь чужд он своему телу.

На Лючию Бозе обратили внимание, когда она торговала в кондитерской сладостями. Она тоже сразу препоручила свою красоту мудрости гения, который сделал ее приемлемой и безобидной. У Микеланджело Антониони после Паолы в "Хронике одной любви" она сыграет в "Даме без камелий" (одном из наименее удачных фильмов этого режиссера) роль продавщицы, мечтавшей стать актрисой и столкнувшейся с циничным миром кинематографа. После "Эгоистов" Хуана Антонио Бардема (дяди актера Хавьера Бардема, чьи майки могут поспорить с майками Марлона Брандо) она снялась в нескольких более легких фильмах. В их числе картины "Девушки с площади Испании" Лучано Эммера и "Меня губит любовь" режиссера Марио Солдати: на съемках последней Лючия познакомилась с Вальтером Кьяри и влюбилась в него. А в 1955 году, незадолго до знакомства с моим отцом, Лючия Бозе вышла замуж за Луиса Мигеля Домингина, легендарного тореро.

Друг Пикассо, пленительный и меланхоличный, красавец тореро, сын тореро и легенда Испании, вышел у Эрнеста Хемингуэя в "Опасном лете" несколько помятым. Американского писателя журнал "Life" командировал следить за поединком между Домингином и Антонио Ордоньесом (тоже из потомственных тореадоров). Речь шла о единоборстве летом 1959 года: соперникам предстояло сражаться в разных городах Испании, арена за ареной. Два матадора в течение всего сезона должны были демонстрировать свое мастерство, технику, отвагу, чтобы затем избрать лучшего из двух, а следовательно, лучшего из лучших. Уши, хвосты, а более всего аплодисменты должны были стать мерилом оценки.

Выиграл Ордоньес, более молодой, лишенный предрассудков и, если верить американскому писателю, изначально более честный, поскольку построил свою карьеру, сражаясь с настоящими животными, а не с карикатурами на быков — раскормленными тушами со сточенными рогами. "Опасное лето", которое Гоффредо Паризе называет в высшей степени бесполезным, полным изъянов, но при этом эпически величественным, трогает своей безукоризненной пристрастностью. Одежда, движения, моральные принципы и взгляд — все в Ордоньесе кажется Хемингуэю лучшим, чем у соперника. Даже раны и те у Ордоньеса лучше: идеальная любовь между героем и его певцом, орошенная реками сангрии и приправленная ностальгией. Два года спустя Хемингуэй покончил с собой.