Межсезонье - читать онлайн книгу. Автор: Дарья Вернер cтр.№ 61

Туда.

Сюда.

Черным, безмолвным маятником.

«Мне страшно, тотя», – и я обнимала ее, и гладила по голове. «Спи, Соня, спи, это так просто, это все пройдет». И она затихала, но я знала, что она не спит, даже если постараться обнять ее так, чтоб закрыть всю, словно крыльями. Она долго смотрит куда-то в темноту и говорит:

– Я боюсь. Посмотри, оно здесь.

– Это тебе кажется, это просто плохой сон. Закрывай глазки, закрывай, я расскажу тебе про жар-птицу, про дальние страны, про волшебную лошадь.

Я тоже смотрю в темноту – я-то знаю, что оно и вправду здесь. Снова. Оно. Межсезонье. Оно стоит в темноте, и лицо его сливается с ночью. Оно смотрит грустно и мудро, оно знает все наперед, с ним больше не заключишь никаких сделок. Но оно тебе не враг; все зло, оно не от Межсезонья.

Громко тикают настенные часы. Соня стоит в полосатой рубахе у мольберта, который я ей подарила на Новый год, и, высунув язык, старательно рисует на холсте яблоко. Иногда на нее накатывает черная грусть, и тогда ей не хочется ничего – ни учиться, ни читать, ни играть. «Тотя, мне все расхотелось…» – поэтому желание нарисовать яблоко – это успех.

– Скоро я буду рисовать как ты, тотя.

Сестра сегодня пришла рано – она не снимает пальто, а садится на корточки перед Соней и елейным голосом спрашивает, а что мы такое тут делаем?

Соня давно уже выросла, поэтому она смотрит на сестру, не понимая, – «рисую».

Сестра умильно улыбается, делано восхищаясь нарисованным:

– Како-о-ое я-абла-ачка! – Она говорит с ней так, словно помнит ее совсем маленькой, словно забыла, что Соня давно уже большая. – Послушай, деточка. Скоро мама выйдет зааамуж, мама уедет отсюда к дяде Ираакли. А ты переедешь вместе с мааамой.

Она чуть привизгивает на слове «мамой», будто сообщает что-то радостное и долгожданное.

– Мам, – говорит Соня, – ну мне и тут хорошо.

Сестра теряется.

– Там тоже будет хорошо. Дядя Иракли повар, он так вкусно покушать готовит.

Соня взглядывает на меня, будто я могу образумить сестру.

– Давай ты поедешь, а я к вам в гости приходить буду. Мне с бабушкой хорошо.

Сестра резко поднимается – сначала нависает над Соней так, что я подаюсь вперед, готовясь встать тоже. Она замечает и подбегает к стене – «ах, так». Она срывает со стен мои картины, пинает их ногами – а Соня кидается к ним, чуть не плача. Она гладит их, укоризненно говорит сестре – «ты что, зачем ты, это тотины».

– Я твоя мать! Я! – вдруг орет сестра так, что кажется, сейчас лопнут подмороженные зимой стекла в оконных рамах. – А не эта! Мне ты должна подчиняться, поняла?

Мама вышла на крик из своей комнаты:

– Ты чего кричишь? Что тут происходит?

Сестра крутанулась на каблуках:

– А ты заткнись, старуха!

Кажется, что это не она, что это совсем-совсем другой человек – чужой и далекий, случайно вошедший в нашу жизнь. Кто-то, кто просто притворился сестрой, напялил на лицо ее кожу, вдел пальцы, как в перчатки, в ее руки. Вот сейчас он уйдет и все закончится, и сестра вернется такая, какой была всегда.

Она кричит, кричит, и нет конца ее крику, она хватает вдруг Соню за волосы – быстро, так, что никто и повернуться не успевает, – и тащит в комнату, а Соня падает и плачет, а сестра бьет ее по лицу.

Я бросаюсь наперерез, я сбиваю сестру с ног, чтобы она отпустила перепуганную до смерти Соню. Соню, которую никто никогда не бил.

Мама тоже кидается к ней – да что ты такое делаешь!

А сестра уже набирает номер на мобильном и плачущим, неестественным голосом, хотя лицо ее совершенно спокойно, только губы злобно сжаты, словно заледенев:

– Полиция! Меня тут избивают, сейчас убьют! Мама и сестра. Пишите адрес.

Через пять минут двое в темно-синей форме стоят в дверях.

– У вас есть травмы?

– Нет, – жалобно говорит она.

– Извините, – вступаю я, – сестра хотела побить дочь, и мы вмешались.

– А, – разочарованно тянет полицейский помоложе, – семейное дело… Не вызывайте нас больше по семейным делам, фрау, за ложный вызов можно и штраф впаять.

– Но она тут даже и не живет! Она тут не прописана! Она прописана у мужа! – тычет пальцем в меня сестра и снова кричит, мгновенно переходя с жалобного ноющего тона на крик: – Это моя квартира!

– Я тут прописана, – выступает из-за ее спины мама, – дочь у меня в гостях.

Полицейский козыряет:

– Гостей мы не выдворяем.

– Извините ее, пожалуйста, – говорю я и закрываю дверь.

Внутри все еще мелко дрожит, вибрирует, не успокаивается. Мне хочется влепить сестре пощечину – но я знаю, что не надо.

Кажется, стремительно раскручивается какая-то спираль. И ее не может остановить короткий – на неделю – приезд папы из Москвы.

– Вы меня все, все бросили! – кричит сестра.

– Тебе же столько лет помогали, о чем ты? – удивляется папа.

Лицо сестры сморщивается, превращаясь в бесформенный комок мятой бумаги.

– Помогали! Я вас не просила мне помогать! Вы сами хотели.

Однажды в выходные – все врачи отдыхают – у Сони разболелся зуб. Он не успокаивался, и понятно было, что нужно к врачу.

Страховочная карточка – у сестры.

– Поедем в больницу скорой помощи, а? – прошу я ее. – До понедельника Соня не дотерпит.

– Нет, – отрезает сестра. – Пусть твоя любимая тетя Саша тебя сводит к врачу на свои денежки, если у вас такая любовь, – ехидно говорит она, и каждое слово ее напиталось желчью, как жиром, и кажется, дотронься до слова пальцем, из него станет сочиться густая, пахнущая жидкость.

Соня плачет. Пошли, говорю я, все будет хорошо, мы найдем тебе врача. И мы находим его, и я держу ее за руку, когда особенно больно и надо сверлить. И пусть он платный и не по страховке – это все чепуха.

Я позвонила Андрею, который когда-то был у нас в гостях и знал весь бандитский мир эмигрантской Вены, рассказав все, что знала про Иракли.

– Он из грузинской банды, из новых, – сказал он через неделю, когда мы встретились у входа в унылый по-зимнему Пратер, – они многостаночники вообще, всем подряд занимаются. И технику воруют, и проституток крышуют, и наркотой торгуют. А белые табле-точки, то, как ты описываешь сестру, – скорее всего, амфетамины.

Живет ваш Иракли («Никакой он не наш!» – «Да ладно-ладно…») в мужском общежитии над греческим рестораном в Бригиттенау. Он не повар, а помощник по кухне. Там все почти шестерки банды живут – туда полиция и не заглядывает, и поэтому наворованное и наркотики они приносят туда. У кого-то из них – кипрские и греческие паспорта. Купленные, само собой. Только я тебе ничего не говорил.