Слово авторитета - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Сухов cтр.№ 121

Человека, по чьей вине ты так подставился.

— Я бы его и так сделал. Спасибо, — растрогался Закир, — я ожидал худшего.

— Пистолет с одним патроном, что ли? — усмехнулся Миша Хвост.

— Да вроде того… Чувствую, я на зону вернусь, менты что-то унюхали.

Не удержаться мне в норе.

— Не дрейфь, все будет в полном ажуре, — подбодрил его Миша Хвост. — Рассосется. Мы стукнем на кичу кому надо, так что твой грешок будет кому на себя взять. Паровозом поедет.

— Понял, — произнес с чувством Закир. — Я не из тех людей, кто добро забывает. Сполна отплачу!

— Ты вот что, звякнешь мне на трубу, когда все дела уладишь. И прошу тебя, ради бога, не затягивай ты с этим делом!

— Я тебя понял, Миша. Сделаю все как надо.

Смотрящим в камере был молодой блатной, лет двадцати восьми, с погонялом Тесак. Один из тех, кого называют бродягами. Поговаривали, что через год-другой он может стать законником, во что легко верилось. Жил Тесак по понятиям, понапрасну никого не притеснял, да и заслуги перед миром у него имелись немалые. В следственный изолятор он попал по собственной воле, вытащив У старика-орденоносца в Елисеевском магазине, на виду у множества свидетелей, затертый кошелек с мелочью. Опомнившись от откровенной наглости жулика, ветеран вспомнил свою боевую молодость, неистово закричал на весь магазин, как будто атаковал вражеский редут. Тесака подмяли, для убедительности наградили парой зуботычин и торжественно, с громогласными восклицаниями, спровадили в милицию.

А позже в прессе промелькнуло злорадное сообщение о том, что семидесятисемилетний дед умудрился скрутить двадцатисемилетнего рецидивиста с семью судимостями.

Срок ему выпадал небольшой, и в камере Тесак чувствовал себя отпускником, пожелавшим нагулять жирок на казенных харчах. Леню Картавого он сразу принял в свою семью и даже шконку определил недалеко от своего места. Как это бывает, нашлось немало знакомых, с которыми они не только вели совместные дела, но даже парились в одной зоне.

Незадолго перед отбоем, после того как почефирили и посмолили всласть, к Картавому подсел смотрящий. Вокруг них мгновенно образовалась мертвая зона, было понятно, что разговор затевался нешуточный. Сокамерники даже старались не смотреть в их сторону.

Помолчав, Тесак заговорил:

— Тут из «индии» малява на тебя пришла… Да ты не пугайся, все путем, ничего крамольного на тебя нет, а только мне велено довести до тебя волю уважаемых людей.

Леня Картавый насторожился. В «индии» помещались самые авторитетные люди уголовного мира, чаще всего воры в законе и положении. По существу это был теневой штаб тюрьмы, ее координирующий центр. Приказы, посылаемые оттуда, никогда не обсуждались, даже если содержали смертный приговор.

— Слушаю тебя, — невольно посмотрел Леня на окно, откуда могла прийти малява. У решетки, пялясь в серое небо, стоял на вахте блатной с погонялом Дикобраз. Он отвечал за связь и в принципе был вторым человеком в камере. О решении «индии» знали только они с Тесаком.

— Ты ведь проходишь по гоп-стопу?

— Да.

— В общем, из «индии» пришел приказ, чтобы ты кололся… Насчет Текстильщиков… а двух мертвяков брал на себя.

Леня Картавый изменился в лице.

— У следаков против меня ничего нет. Бля буду! Они меня на пушку берут.

Через день-другой я на воле буду. Надо в «индию» маляву отправить, растолковать, пусть отменят приказ.

— Твое, конечно, право обращаться туда, но я тебе не советую. Это все равно, что уповать к господу богу. Решение по твоему делу принято, и вряд ли они его отменят. Прежде чем такие вещи принимать, люди все «за» и «против» взвешивают. Значит, по-другому просто было нельзя. Ну, так ты меня понял? — в голосе Тесака свозило сочувствие.

— Да.

— Ты не беспокойся, все будет путем. На зоне тебя встретят как надо, по-человечески, обогреют, а иначе и быть не может. — И Тесак отошел к Дикобразу, который снимал с дороги очередную маляву.

Паровозом, значит, решили сделать.

Леня Картавый просидел неподвижно не менее получаса, тупо рассматривая пространство перед собой и совершенно ничего не замечая. К нему не подходили, догадываясь, что парню следует побыть одному (хотя какое тут может быть одиночество, когда в камере восемьдесят человек).

Наконец он разогнулся, осмысленным взглядом посмотрел вокруг и усталой походкой зашаркал к двери. Постояв малость у порога, он громко заколотил кулаками по металлическим листам:

— Начальник, открывай!

Кормушка открылась неожиданно быстро. В проеме показалась рассерженная физиономия надзирателя.

— Ты чего на амбразуру бросаешься? В холодную, что ли, загреметь хочешь?

— Начальник, признание хочу сделать. Зови следака, скажи, что Ленчик Картавый спекся… Он знает, о чем речь пойдет.

— Ладно, передам, — примирительно произнес надзиратель и громко стукнул кормушкой.

— Все, господин хороший, — кисло улыбался Леня Картавый, — расколол ты меня по полной программе, как хотел. Можешь докладывать своему начальству, что матерого уркагана за задницу сцапал… Что в этом случае тебе положено?

Поощрение, наверное, какое-нибудь или даже звезда? Вот ты кто сейчас, капитан?

Глядишь, после этого дела майором станешь, в гору пойдешь. Все-таки не каждому удается такое дело раскрутить. А тут так тонко сумел поработать, что убийца от душевного кризиса и от искреннего раскаяния на амбразуру начал кидаться.

Исповедаться захотел. После этого случая ты прослывешь специалистом по темным душам.

Леня Картавый сидел на том же самом табурете, древнем, как египетская гробница, и можно было только догадываться, какое неимоверное число задниц протерло его до желтого блеска. А табурет ничего, нагрузку выдержал, даже не покривился. Все-таки умели делать мебель раньше, а нынешние — едва повертишь седалищем, так такой скрип, как будто пощады просит.

Ладони сжаты, на запястьях узкие «браслеты», сидит Леня расслабленно, словно бы не испытывает никакого напряжения. А оно незримо присутствует — вон даже рот слегка приоткрыл, как издыхающая рыба.

— Я тебя слушаю, — усмехнулся Шибанов.

— Ты бы меня, господин хороший, кофейком побаловал, а то как сошлют загнивать заживо, так там уже не до изысков будет.

Григорий достал две чашки и поинтересовался:

— Тебе сколько ложек, одну или две?

— Давай две, господин хороший, чего жаться-то? Я тебе, можно сказать, собственноручно большую звезду на погон накалываю, а ты для меня пойла кофейного жалеешь?.. Если не уважишь, так я ведь и обидеться могу.