Побег куманики - читать онлайн книгу. Автор: Лена Элтанг cтр.№ 82

Его memoria — это его свобода.

Есть такие люди, которых попросишь отправить письмо — или, скажем, купить птичий корм, — а они протаскают все в кармане и вернут вам вечером в табачных крошках или просто разведут руками — забыл! Это делает их объектом насмешек и даже презрения. Но это делает их свободными. Их никогда ни о чем не просят.

Половина австралийских мужчин ведет себя точно так же! Именно поэтому я живу в Испании.

Ф.

МОРАС

август, 5

теперь у нас август, и в больнице начался ремонт двое молчаливых парней, оба с сомнительным загаром — до ключиц черно, а ниже бледная пупырчатая кожа, — пришли в мою палату, застелили блестящей пленкой мебель и ковер, поставили посреди комнаты пластиковое ведерко и за день выкрасили стены и потолок в мутно-бежевый, отчаянный цвет

слоновая кость, сказал один из них, уходя, и показал мне колечко из сомкнутых пальцев, ума не приложу, что он имел в виду

здесь вообще все говорят странное

мой доктор — стажер из аргентинского госпиталя святой жозефы — просит звать его по имени — лоренцо — и утверждает, что он португалец, а черная, мясистая сестра дора просит звать ее сестра винтер и обижается, когда я смеюсь

сестра дора лучше всех сестер, которых я знал, — она не смотрит в рот и не ждет, пока проглотишь

оставив таблетки на розовом пластмассовом подносике, она отворачивается к окну и смотрит на море

вам повезло, говорит она, выкатывая глаза с желтоватыми склерами, за вас платят ужа-а-асные деньги

думаю, что она врет, но это все равно

барнард ко мне не приходит, он, наверное, умер

джоан фелис прислала фрукты и записку, а потом тоже умерла

что было в записке, я забыл, а из фруктов были мягкие груши, твердые персики и виноград с горькими косточками

август, 7

ханъская династия

дровосек чжу май-чень, от которого, не выдержав бедности, ушла жена, расстроился, стал учиться и разбогател

жена пришла назад, он ее нежно простил, и она повесилась от стыда

если бэбэ вернется, я его тоже прощу, но пусть тогда скажет, как его зовут, и мы снова станем как померанец и кукушка

а другой дровосек — ван чжи — загляделся в горах на бессмертных, играющих в шашки, за это время истлела ручка его топора и умерли все люди его времени

а со мной случилось вот что: люди моего времени теперь живут в другом времени, потому что в моем времени едва хватает места для меня самого

опереточный врач лоренцо говорит, что никакого бэбэ нет, это хорошо, значит, и уле нет, а остальных я все равно бы забыл

зато я вспомнил японский и читаю антологию кокинсю

гадатели, прочитал я в ней, иногда не разрешали путешественникам отправляться в путь — ритуальные запреты и все такое

искушенные путешественники ехали тогда по неправильной дороге, в другую сторону, ночевали в чужом доме и, проснувшись, спокойно пускались в путь

так они обманывали божество, строящее дорожные козни

а со мной случилось вот что: я так и застрял в чужом доме

август, 12

малая печаль говорит и кричит, большая — безмолвна, говорил сенека, а может быть, и не сенека вовсе, я часто путаю

очевидно, моя печаль невелика, я много говорю

за это меня отдали докторам лоренцо и гутьересу

а в Вильнюсе меня отдали в больницу за то, что я не говорил одиннадцать месяцев, только писал записки — это когда папа умер, зря они это сделали, записки писать я перестал, а говорить так и не начал

не могу вспомнить, как я оказался в барселоне, университет помню, но смутно, потом снова больница, доктор карлос жимине, сестра ульрих

все какими-то лоскутами, как у тех платоновских людей в пещере, что ловили отражения проносимых предметов и делали выводы, невеселая жизнь была у этих людей, и выводы, должно быть, невеселые

без даты

rise before dark

кто же вам все-таки больше по душе: мужчины или женщины? спросил доктор, заходя в мою палату и указывая рукою на стену, это потому, что над моей кроватью висит оставленный кем-то постер с голой белокурой девушкой, целящейся из пистолета, соски у нее похожи на взведенные курки, я так думаю, хотя не видел живьем ни того ни другого

почему-то, когда он это спросил, я вспомнил бледное лицо фионы с темно-красными губами, так же дивно сияет алый графин с вином на белоснежной скатерти, а если вы пьете вино в барселоне, то в вине станут бродить солнечные блики и тонуть бронзовые осы, потом я вспомнил лицо бэбэ, оно могло меняться так же быстро, как серый пляжный камушек, когда его бросаешь в воду—на нем вспыхивают невесть откуда взявшиеся красные и синие полоски, а если повезет, то и вкрапления кварца, — лицо бэбэ стерлось у меня из памяти, осталась только эта вспышка, но как же я могу выбирать

а ведь есть еще лукас и фелипе, есть смуглая джоан фелис с барочной корзиной фруктов такого густого желтого цвета, что кажутся теперь восковыми, как жаль, что фелис умерла, у нее были губы африканского мальчика

Джоан Фелис Жорди

То: info@seb.lt, for NN (account XXXXXXXXXXXX)

From: joannejordi@gmail.com

Сегодня было сухо и мы гуляли в парке, где Мозес хранит свои секреты — хотела бы я знать, что у него там: молочные зубы, восковой флёр-д-оранж, пожухшие рецепты на настойку опия? — мы ходили по прозрачным черным аллеям и говорили о времени. Записываю здесь пару фраз, не для того, чтобы вас удивить, а для того, чтобы не потерялись, ведь я в отличие от М. не веду дневника. Вот, кстати, что я почитала бы с жадностью, но просить его об этом не решаюсь, все и так висит на ниточке моей к нему безнадежной любви, боюсь спугнуть и любуюсь издали, как золотистым карпом в японском пруду, неосторожно подплывшим к берегу.

Ты представляешь себе время как человек, который сидит в поезде и смотрит на мелькающие за окном деревья и станционные домики, говорит мне ваш брат.

Все, что ты видишь сейчас, появляется из будущего, которого ты не знаешь, его загораживает голова поезда, ты терпеливо ждешь, когда твое будущее станет настоящим и проедет мимо тебя, постепенно уменьшится и исчезнет наконец.

Но есть и другой способ — смотреть не в окно, а, скажем, в точку, откуда время истекает, где оно начинается, тогда прошлое окажется у тебя спереди, а будущее — сзади. И это будущее есть вязкое незавершенное нынешнее, внешняя окраина времени, ты знаешь в лицо тех, кто его населяет, но не помнишь их по именам, будущее — это провал твоей памяти, торжество энтропии, и ты, точно андерсеновская девочка, кидаешь в это болото хлеб своего пропеченного, крепкого, понятного прошлого и ступаешь на него красным башмачком, чтобы удержаться на поверхности причмокивающего хаоса, догадываясь о том неведомом существовании тебя, называющемся другой возможностью, но уже проскользнувшем мимо, ушедшем вперед, в твое неизвестное прошлое. Примерно так, хотя память могла меня подвести.