Побег куманики - читать онлайн книгу. Автор: Лена Элтанг cтр.№ 44

фиона тоже вспыхнула, совершенно вся, даже ее грудь вспыхнула под сетчатой майкой, ты не хочешь, чтобы я к тебе заходила? сказала она и погладила меня по щеке, глупый, глупый морас! от этого я тоже вспыхнул, и мы некоторое время горели втроем

без даты

если бы я мог, покатавшись по мокрой земле, обернуться тем сентябрьским морасом, пусть даже ноябрьским морасом, а потом пускай бы и волком, как положено в рутинной магической практике, если бы забраться туда, в барселонское кафе с пластиковыми красными стульями, где я написал лукасу шестьдесят четыре письма, по числу гексаграмм и цзин, по числу квадратиков на шахматной доске, а раньше их бывало сто сорок четыре и рядом с королем стояли фигуры грифон и василиск, которого убивает только ласка ( mustela nivalis ?) или его собственное отражение, меня, между прочим, убивает то же самое

ласка лукаса меня бы точно убила

я же просто сижу, теребя свой наборный пояс, как ирокезский посол, забывший, зачем приехал

пояс — моя подсказка, неспроста он расшит иглами дикобраза ( hystrix leucura ?), белыми раковинами и речным жемчугом, их цвет и расположение что-то означают, но я плохой посол, я забыл язык пояса

март, 13

барнард пришел ко мне с кастрюлькой тыквенного супа, а у меня не оказалось глубоких тарелок

здесь, на мальте, я не делаю многих вещей из того, что любил делать раньше: не езжу на трамвае, не поднимаюсь на холм, не слушаю Стравинского, не покупаю тарелок, а тарелки я страшно люблю, тарелки должны быть белые, без рельефа, и никаких золотых каемок! здесь же что? одолжил у девочек пару китайских подносиков и две вилки с монограммой ка, украденные наверняка

март, 16

procul este, profani [66]

барнард говорит, что я принимаю все слишком всерьез, захлебываюсь каждой мелкой волной, говорит он, люди от тебя шарахаются, мо, тебя слишком много, и ты хочешь все сразу, у тебя же рот открыт, как у рыбы на песке, — дышишь глубоко, а облегчения нету

я разрешил ему звать меня мо, в минуту слабости, теперь жалею

живи, как музыкальный автомат, говорит он, шипастый валик провернется рано или поздно, нужно просто переждать, пока кто-нибудь бросит монетку, барнард — великий насладитель, или наслажденец? он из чего угодно вытянет жилку удовольствия, ах, как сочно! посмотри, как светло! потрогай, как шершаво! и жмурится, и причмокивает

если ты педик, мо, говорит он, почему ты не ходишь в индепенденс гардн или не ездишь в бухту рамла? там ваши собираются, а на пляже сан блаз, за здоровенными камнями, можно страсти предаваться сколько влезет, почему, мо?

а если ты не педик — отчего ты не заведешь себе девчонку, вот и магда на тебя обижается — венсан с ней укладывался время от времени, для этой, как ее, конфирмации прав, и вообще — для порядка, или вот фиона, только и слышу: фиона то, фиона это, так пойди и пригласи ее на рагу из кролика с травами и чесноком, она небось не дура перекусить, чахнешь тут над своими листочками, как писатель какой

а если ты писатель, мо, то что ты можешь сказать нам, неписателям, если сам ничего не пробовал? писанина отличается от жизни, как розовая заболонь от черного камбия, уж поверь мне, дружок, когда-то в брюгге я реставрировал мебель

господибожемой, барнард — фламандский мебельщик! это еще круче, чем морас — вильнюсский пациент

март, 17

an me ludit amabilis insania? [67]

между прочим, я — гебефреник, так было написано в зеленой папке со шнурками

папка лежала на столе сестры ульрих, я ее полистал торопливо в процедурной, пока сестра ходила за свежей простыней

однажды вечером в палату залетела птица, и мы с соседом пытались ее выпустить, точнее, я пытался выпустить, а он пытался поймать, мы ходили кругами, задевая мебель, хотя мебели было немного — две кровати и стол, я даже залез на подоконник и махал руками, но чтобы птица вылетела, нужно выключить свет, а свет у нас горел всю ночь, красноватая лампочка над дверью, и птица билась об эту лампочку, а окна не видела потом, когда меня выписали и надо было только приходить на разговоры, я каждый раз думал об этой дурочке, она вылетела в коридор, когда я догадался открыть дверь

получилось ли у нее вернуться домой? не у всех же получается

вот я, например, домой даже дозвониться не могу

То : Mr. Chanchal Prahlad Roy,

Sigmund-Haffner-Gasse 6 A-5020 Salzburg

From: Dr. Jonatan Silzer York,

Golden Tulip Rossini, Dragonara Road,

St Julians STJ 06, Malta

Mдrz, 16

Чанчал, ты с ума сошел.

Я получил февральский номер Экспериментальной биологии, где опубликована твоя статья, вернее, моя статья о стволовых клетках, под которой ты поставил свое имя. Та часть, которую ты приписал от себя, поражает дилетантской уверенностью в собственной правоте. Результаты опытов притянуты за уши, описания неряшливы, все сделано второпях и небрежно подогнано. Чанчал, я тебя не узнаю. Не научный отчет, а конура из гнилых досок. Наполовину липовых.

Во всем этом есть какой-то Spaltung, противоречие, трещина. Я внезапно ощутил, что совсем не знаю тебя. Что тот коричный, гладкий, смущенный Чанчал, которого я поил вином изо рта и растирал джонсоновским маслом, обратился в неизвестное мне существо с беспощадной миной и потрескавшейся кожей, и теперь мне, как персонажу Алисы, остается только два способа просохнуть от слез: или выслушать твои самые сухие на свете объяснения, [68] или… но про это или мне и думать страшно, дитя мое.

Если это часть твоей новой стратегии, о которой ты не успел или не соизволил поставить меня в известность, то прошу тебя — объяснись немедленно. Если же это то, о чем я теперь думаю… но я отказываюсь об этом думать. И все же думаю. Представляю тебя голым, бегущим по темному саду от стражников [69] и понимаю, что ты светишься в этой темноте, дитя мое. Ты не способен на страшное, ведь я знаю тебя — ты способен на многое, о да, но не на Treubruch.