Каменные клены - читать онлайн книгу. Автор: Лена Элтанг cтр.№ 36

* * *

когда я подошел к пансиону сонли полтора дождливых дня назад, фамилия на табличке сказала мне больше, чем ожидали плотник и суконщик, отправляя меня на хай-ньюпорт-стрит, эта табличка будто по глазу меня полоснула горячим медным краем, и глаз залился кровью, а рука заныла в том месте, где сломалась двенадцать лет назад

я мог бы и раньше сложить два и два, но для этого надо было протрезветь хотя бы на пару суток, вот так-то, бузинный дядюшка лу

ладно, затея с расследованием кажется мне пустой, как вересковый холм, оставленный своими обитателями, но я доведу пари до конца

хотя бы потому, что не намерен выполнять проигранное, не желаю становиться вторым суконщиком, будь в этой ирландской лавке хоть все заставлено тканями эпохи сасанидов, раписанными алыми грифонами и симургами

итак, каков был наш уговор — разобраться во всем за три дня, не так ли, достопочтенный стоунбери?

значит, у меня есть еще день и половина, если считать с той минуты, как хозяйка кленов открыла мне дверь, услышав звук разбитой садовой лампы

с тех пор многое изменилось, я знаю о ней все, ну, почти все, чего я не знаю, так это каков на вкус ее голос, но к чему мне это? когда-то, лет тринадцать тому назад, я знал женщину с похожим лицом, как будто вырезанным штихелем по медной доске, у нее тоже были веснушки на груди, так что я могу подставить тот хриплый, отстраняющий голос сюда и быть уверенным, что так оно и есть

ту женщину звали на ирландский манер, она любила горькие настойки, обстоятельные дневники, бумажные письма и шумерские таблички, у нее были такие же быстрые руки без колец, сейчас ей, полагаю, не меньше пятидесяти, но дело не в ней

дело в том, что саша сонли ведет дневник, теперь я в этом уверен, настоящий дневник, никаких зыбких, непрочных буковок, пляшущих в проводах, никакого безответного мерцания

он сделан из чернил и бумаги, и я его найду

* * *

раньше, когда я сам вел дневник в сети, то нарочно сделал его электрическим — мне нравилось, что он живет в каждом лондонском компьютере, во всех конторах и кофейнях, куда ни зайди

но герхардт майер сказал, что это — зависимость, а наша задача избавляться от всего, что сковывает, в том числе от привычки пить утренний аньехо в половине десятого

в девяносто седьмом доктор майер лечил меня против моей воли — если бы не он, я бы года полтора просидел в тюрьме, но он выдернул меня из ведьминой гущи и швырнул на свою жесткую кушетку в кабинете с окнами на соммерсет-хаус

парень, которого вы изувечили, говорил он, скорее всего умрет, он и раньше дышал на ладан, но вам, лу, придется гораздо хуже — вам нужно будет жить дальше

сделайте вот что: свяжите это с алкоголем, неврастенией и рассеянностью, тогда в вашей памяти возникнет некий слиток, который мы сможем понемногу вытолкнуть вон — если повезет

чорта с два! слиток разросся до исполинских размеров и принялся душить меня, будто борхесовский сфинкс — затем, вероятно, чтобы объяснить мне мой собственный ужас, больше эти сфинксы ничего не умеют

через восемь лет, когда я пришел к доктору сам, многое изменилось: в окнах по-прежнему виднелась резиденция опального герцога, но кушетка была мягкой, а майер обзавелся пегой бородкой, как у мирчи элиаде, и завел манеру катать во рту сигару, не закуривая, будто чжу лун свою свечу

у чжу луна тоже были всегда прикрыты глаза, к тому же, если верить книге гор и морей, он давно избавился от зависимостей — он просто лежал, свернувшись, как змея: не ел, не пил, не спал и не дышал, а уж если дышал, то в округе поднимался ветер на десять тысяч ли

Кумараком, январь 2001

В мастерскую привезли два старинных ковра, один расписан единорогами, на другом — мальчики, целых сто мальчиков на одном ковре! Это хороший знак, сказала Куррат, такие ковры дарят с пожеланием большого потомства, теперь у тебя точно будет сын. А если будет девочка — тебе не сдобровать, сказала она радостно.

Дядя Раджива (я наконец-то выучила его имя целиком, но написать не в состоянии) учил меня тонкой работе — три дня мы сидели на корточках и подклеивали рисовую бумагу на шелк — а потом сказал презрительно: этого ты, Бала, не сможешь никогда! Он зовет меня Бала, что значит молодая, хотя волосатая Куррат моложе меня лет на восемь.

И слава Богу, что не смогу. Китайский клей воняет, как пол в портовом кабаке, а коричневая краска делается из гранатовых корок и красит пальцы раз и навсегда Я пыталась объяснить им, что для такой работы нужны резиновые перчатки, в нашем Дейланде такие стоили два фунта за десяток, но эти люди смотрят на меня как на сумасшедшую.

Не правда ли, удивительно, Аликс?

Да, я знаю, что ты читаешь это письмо, ведь именно ты ходишь к Эрсли за почтой и ни за что не удержишься — откроешь конверт и прочтешь, верно?

Не правда ли, удивительно, ты столько лет считала меня Злой Мачехой, а себя — бедной падчерицей, а теперь мы как будто поменялись ролями: я перебираю золу, а ты владеешь дворцом и, как я подозреваю, помыкаешь моей дочерью.

И все же, подумай, дорогая — не слишком ли легко все в твоей нынешней жизни произошло по-твоему?

Я помню тебя в первый год, когда твой отец привез нас с Дриной в пансион — ты стиснула зубы и терпела, не говоря ни слова, целыми днями ты носилась по дому с пыльной тряпкой, как будто хотела затереть следы нашего присутствия. Тебе казалось, что мы воруем Уолдо у твоей мертвой матери, и ты хотела нашей смерти, я это чувствовала.

Одного ты так и не поняла, Александра, дитя мое — отцу было страшно жить с тобой, он боялся тебя, твоей суровой складки на детском лбу, твоего ведьминского начала, перешедшего от матери, всех этих пучков травы над плитой, и внезапных слез, и вспышек ярости.

Тогда я не могла этого понять, как не смогла полюбить твоего отца.

Я не плакала, когда он умер, это верно.

Ты не можешь этого забыть и даже теперь, наверное, читаешь мое письмо, держа его двумя пальцами, будто дохлую мышь.

Кто смотрит на мир, как смотрят на пузырь, как смотрят на мираж, того не видит царь смерти. [60]

Воспоминание это не то, на что можно положиться. Другое дело — бумага.

Даже теперь, когда я читаю страницы Травника, написанные года три назад, то немного теряюсь: мне кажется, что это писала не я, не могла же я так бессовестно все перепутать. Бедная мама, она, наверное, глазам своим не верит.

В старой книжке — о Боже, есть ли что-нибудь в моей голове, что появилось там не из старой книжки? — я прочитала про дух и костяк, никогда раньше не видела такого сочетания слов.