— А какого размера у него был его дружок?
— Он тебя так и молотил в шляпе и шарфе?
Одна из самых бойких девиц, раззадорившись, нечаянно ткнула ее в плечо. Мелания, резко повернувшись, с такой силой оттолкнула ее, что та кубарем полетела на пол.
— Ты чо? — разом притихли девицы. — Она же нечаянно.
— Ничо, — лучисто улыбнулась Мелания. — А за нечаянно бьют отчаянно.
Она спокойно умылась и прошла к себе. За утренним чаем все молчали, что вызвало некоторое недоумение Раисы:
— Что это с вами, девки?
— Это не с нами, — отозвалась та, что чаянием Мелании побывала на полу, и кивнула в ее сторону: — Это вот с ней.
— Да? — повернулась Раиса в сторону Мелании. — И что же это с тобой такое?
— Ничего, Раиса Михайловна. Все хорошо.
Она улыбнулась, но глаза ее остались холодными и пустыми, будто она смотрела вовсе не на Миронову, а куда-то внутрь себя.
— А можно я схожу в город?
Произнесено было это таким тоном, что всем сидящим за столом сразу стало понятно: «да» скажет Раиса или «нет», Мелания все равно уйдет.
— Хорошо, сходи, — не нашлась более ничего ответить Раиса. — Только не долго.
— Нет, не долго, — ухмыльнулась Мелания и вышла из-за стола…
…Магнетизер ухмыльнулся и стряхнул руки, словно сбрасывая с них капельки влаги. Покуда все шло как по маслу. Сейчас он заставит ее одеться и подойти к своей кушетке. Все так… Вот она надевает свою стеганую кацавейку, боты, шляпку с искусственными цветочками… Стоп. Не надо шляпку. Надевай простую косынку. Вот так-то оно лучше! А теперь ступай к кушетке. Обернись и посмотри, не наблюдает ли кто за тобой. Теперь сунь руку под подушку. Ага, коробочка для конфект. Господа такие коробочки называют бонбоньерками. Сунь ее за пазуху. Теперь ступай к двери. Выходи на улицу. Не оглядывайся. Тебе незачем оглядываться. Теперь иди. Ты знаешь, куда…
На улице было слякотно и тепло. Солнце уже ощутимо грело, и воздух был прозрачный и какой-то звонкий. Слободской шум не сливался, как обычно, в протяжный однообразный гул, а распадался на отдельные, ясно различимые звуки. Вот в каком-то из дворов, начав гулко и закончив сипло, промычала корова. В голых ветвях деревьев закаркали, срываясь на хрип, нахальные вороны; за поворотом на Поперечно-Николаевскую прогрохотали разбитые ледяными колдобинами дроги ломового извозчика. Со стороны магометанского кладбища закричал-запел тонким высоким голосом муэдзин, созывая правоверных на утренний намаз, а за воротами, что остались по правую руку, смешно тявкнул щенок. Мелания шла, слушая все эти звуки и не замечая никого вокруг. Казалось, ноги сами выбирали нужное направление, совершенно не сообразуясь с мыслями, что должны были руководить ими. Мыслей просто не было. Впрочем, одна все же была. Следовало найти его . Она видела, куда идет, слышала звуки, но зачем идет и что будет дальше, пока не знала.
Пройдя Левой набережной Кабана, Мелания свернула на Рыбнорядскую площадь, сохранившую свое название еще с тех дальних времен, когда посредине обширного и пустого места было глубокое озерцо, по берегам которого располагались по преимуществу торговые ряды с рыбой.
Затем медленно, но верно дорога стала подниматься в горку. Нимало не укоротив шага и обходя иных прохожих так, будто они просто топтались на месте, Мелания дошла до Кошачьего переулка и свернула в него. Какой-то выпивший чернявый парень, верно, бывавший в их веселом доме на Поповке или чутьем распознавший в ней барышню для свиданий, навязчиво увязался за ней.
— Мамзель, а мамзель, утешь веселого, я тебе двугривенный дам, — крикнул он ей в спину.
Мелания не обернулась и продолжала идти, не сбавляя шага.
— Слышь ты, курва, тебе говорю! — озлился парень и схватил ее за рукав кацавейки.
Мелания резко обернулась и наотмашь ударила чернявого по лицу. Из его разбитого носа струей хлынула кровь.
— Ах ты, с-сука!
Парень, размазывая юшку, потянулся к голенищу сапога, из которого торчала рукоять финского ножа.
— Ну, ща ты у меня…
Договорить он не успел, как и достать нож, Мелания молча и с такой силой пнула его носком ботика в голову, что тот, даже не охнув, повалился в придорожный сугроб и замер. Мелания огляделась и, убедившись, что переулок безлюден и лицезреющих сей сцены не имеется, пошла дальше.
Через минуту после того, как она увидела по левую руку переулка симпатичную усадебку, за невысоким забором которой меж яблочных и вишневых деревьев вела к дому с мезонином аккуратно вычищенная дорожка, она уже знала, что ей надлежит делать дальше…
…Он уже вполне отчетливо видел против себя абрис плотного высокого человека. Белело лицо, тоже плотное, с двумя светящимися точками под кустистыми бровями ниже большого выпуклого лба. Этот человек удивленно моргнул, так как светящиеся точки глаз на мгновение потухли, а затем снова зажглись. Магнетизер опустил руку и прикрыл глаза.
— Вы? — услышал он глухой голос, доносившийся как будто из глубокого погреба. — Право, не ожидал.
— Я, — произнес магнетизер.
— А как вы узнали, где я живу?
— Я спросила у лекаря, что приходил тогда вместе с вами в мою палату, — медленно сказал магнетизер, стараясь придать голосу доброжелательные нотки.
— У доктора Бровкина? — голос был очень глух.
— Да, у доктора…
— …Бровкина, — для убедительности кивнула головой Мелания.
— Ну, проходите, — отступил на шаг Аристов, давая пройти Мелании. — У вас, верно, ко мне какое-то дело?
— Да, дело, — подтвердила Мелания, усаживаясь на стул. — Я хотела вам сказать…
Она закашлялась и просительно посмотрела на Аристова.
— Принести воды? — догадался Артемий Платонович. — А может, чаю?
— Да, если можно.
— Тогда, на некоторое время, я вынужден оставить вас одну. Экономка ушла на базар, так что справляться мне придется самому.
— Не беспокойтесь, я вас подожду.
Аристов кивнул и вышел из гостиной.
«Да, если можно , — произнес он про себя, проходя на кухню. — Не беспокойтесь… » Что-то здесь не так. Насколько ему позволяет судить его знакомство с Меланией, подобные выражения ей вовсе не свойственны. Да и доктору Бровкину он не сообщал своего адреса. Мелания тут что-то темнит. И что же такого она может ему сообщить, чего он не знает сам?
Нет, здесь что-то неладно.
Пока Аристов хлопотал с самоваром на кухне, Мелания достала из-за пазухи изящную бонбоньерку и открыла крышку. Под ней лежал тонкий, остро отточенный стилет с витой металлической рукоятью. Стилет она сунула в карман распахнутой кацавейки, а бонбоньерку положила на стол.
Артемий Платонович, вернувшись из кухни с подносом в руках, удивленно поднял брови.