Вскоре после этого памятного взрыва часть, в которой они служили, числясь обычными ракетчиками, расформировали. Обратно в «Скиф» их уже не позвали, и, промаявшись какое-то время без дела, каждый из них зажил своей жизнью. Около года Анисимов работал частным сыщиком, а потом, поднабравшись опыта, пошел в милицию, скупо заполнив анкету, где ни словом не упомянул подразделение «Скиф».
Встречались они не часто, но когда сходились, то по какой-то негласной договоренности никогда не вспоминали о своей последней операции, справедливо полагая, что именно она стала главной причиной столь неожиданного завершения их карьеры.
У Анисимова были основания полагать, что часть расформировали намеренно. Начальству, курировавшему атомный проект, хотелось, чтобы люди, служившие на объекте, растворились на родимых просторах, навсегда позабыв о том, что видели и что охраняли. Игорь был уверен, что родись он несколькими десятилетиями раньше, так наверняка закончил бы свое существование в одном из сибирских лагерей. А так его просто предупредили об ответственности, дали подписать соответствующую бумагу и отправили на все четыре стороны, не позаботившись о дальнейшем трудоустройстве.
— Разумеется, — сдержанно ответил Анисимов на прямой вопрос Терехина.
Распространяться на эту тему не хотелось даже с Федором. Несмотря на годы, отделявшие их от памятных событий, рана не затянулась и болела при каждом упоминании об этой операции. Не таким ему виделось собственное увольнение.
Федор тоже не вспоминал об операции «Печора». В группу он был приглашен в качестве специалиста по атомной энергетике. Мечтал о собственном проекте, грезил амбициозными идеями, но неожиданным образом его проект был отвергнут. По-другому, им всем дали пинка под зад. Ощущение не из самых приятных.
— Ты помнишь, сколько тогда там было шахт?
— Как же мне не помнить, если именно я отвечал за их боевой режим, — хмыкнул Анисимов.
— Девять! — ответил за него Федор. — Они были расположены вдоль разлома. Разлом был глубинный и практически был связан с мантией. Он должен был тряхнуть земную кору так, что не приведи господи!
— Так и тряхнуло, — сдержанно заметил Игорь, вспомнив высокую сопку, возникшую на плато.
Была еще глубокая воронка с повышенным радиационным фоном. Недели через две, когда радиация спала, они приходили на нее посмотреть. Воронка выглядела настолько глубокой, что казалось, будто она соединяется с самым центром земли. Но потом грунтовые воды залили ее до самого края, отчего получилось круглое, будто блюдце, озеро. Изменился, правда, цвет воды, сделавшись отчего-то темно-красным, напоминая этим незаживающую рану.
Последний раз Анисимов побывал в том районе полтора месяца назад, именно тогда он и обнаружил там мумию. Озера было не узнать — берега поросли кустарниками, вытянулись деревья. Лет через двадцать там будет чаща, сквозь которую можно будет пробиться только с топором в руках.
— А вот две шахты так и не взорвались, — помолчав, сообщил Анисимов.
— Как не взорвались? — удивился Федор. — Ведь там же стояли электродетонаторы, я сам их устанавливал.
— И тем не менее — это факт! — Ухмылка Анисимова была горькой. — Чего-то там не сработало… Одно дело — чистая теория, а совсем другое — практика. Некоторые законы физики на такой глубине не действуют. Что-то пошло не так… Я не могу сказать точно, что именно. Может быть, виной всему была жара, которая на этой глубине особенно высокая, но электродетонаторы не сработали.
— Ты хочешь сказать, что в шахтах по-прежнему лежат атомные заряды?
— Да. Это я и хочу сказать.
— Ну дела! Там хоть есть какая-нибудь охрана?
— О какой охране ты говоришь, — отмахнулся Анисимов. — Ты забыл, что происходило в то время? Все позиции свернули в течение нескольких часов и отбыли в город. А кому нужно было все это охранять? Страна развалилась, а тут какие-то ядерные боеголовки! Да и Кремлю в то время не до того было. Просто заварили входы в эти шахты, а концы электродетонаторов запаяли. Да и как ты оттуда вывезешь заряды? Ты представляешь, какой это вес, какая сложная транспортировка! Я там был полтора месяца назад. Все, конечно, заросло, но узнать можно. Можно даже шахты отыскать. И никого во всей округе. Так что о какой охране ты говоришь…
Некоторое время они задумчиво молчали.
— Ты говорил, что за тобой следят? — после паузы спросил Терехин.
— Похоже на то.
— А может, этим людям нужно узнать данные об этих атомных зарядах? В наше время эти заряды нужны многим. Ими можно будет шантажировать целые государства.
— Ты это серьезно?
— Вполне. Но ты же об этом должен знать не хуже меня. Ты же входил в группу Соколова. А за день до того, как был произведен взрыв, ты был у него… Чего ты на меня так смотришь? Ты не помнишь? Ну, вспомни тот самый последний день, когда мы покидали расположение.
Анисимов попытался припомнить последний день в части, сосредоточиться на полковнике Соколове. Но ему почему-то вспоминался человек, замурованный в ледяной глыбе. Может, в этом нет ничего особенного, что глыба наледи появилась среди болотистого плато? Может, это своеобразный знак? На поверхность ее выбросило взрывом. Вот она и осталась лежать на склоне сопки, лишь слегка оплавившись по краям от неяркого северного солнца.
При упоминании о полковнике Соколове Анисимова невольно передернуло. Вот с кем ему не хотелось бы повстречаться. Те месяцы, что он провел под его началом, представлялись едва ли не самыми кошмарными в его жизни. Маленький, круглый Соколов представлял собой комок желчи и служебной въедливости. Типичный служака, живший нарядами, караулами, уставными правилами. Верилось, что все жизненные радости он готов променять на внеплановую учебную тревогу. Порой казалось, что он охранял не территорию, огороженную колючей проволокой, а целую планету. И вот теперь, по прошествии многих лет, Игорь вдруг начинал осознавать, что так оно и было в действительности.
Но свой последний день, проведенный в гарнизоне, он практически не помнил совсем. Только какие-то неясные отрывки, которые никак не желали складываться в единую, цельную картину. Игорь прекрасно помнил дни, предшествовавшие взрыву, в памяти остались и последующие, когда им пришлось уйти с этой зараженной земли. Но этот день, несмотря на все старания, ускользал, не желал припоминаться. Анисимов попытался сфокусировать свою память именно на этом дне, но стоило ему мысленно приблизиться к этому дню, как все словно размывалось и исчезало, оставляя после себя неясные контуры, как это происходит, когда имеешь дело с безнадежно расстроенной оптикой.
Ну бывает же такое! А ведь этот день ему полагалось помнить до мельчайших деталей, ведь не часто приходится спешно покидать обжитую часть с атомными снарядами, запрятанными на стометровой глубине.
В том, что он не помнит этого дня, он не желал признаваться даже самому себе.
И тут его осенило догадка — а что, если куски его памяти намеренно стерты! Ведь гарнизон — это по сути большая лаборатория, где, кроме военных специалистов и особистов, работали психологи. Их присутствие здесь было вполне объяснимо: а вдруг кто-нибудь из солдат во время боевого дежурства надумает нажать на заветную зловещую кнопку «Пуск». И задача командиров вместе с психологами состояла в том, чтобы выявить таких потенциальных сумасшедших и при случае провести корректировку их сознания.