Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Эрлер cтр.№ 114

В Кармании Александр принес жертвы богам за победы над индами, за спасение своего войска, учредил мусические и гимнастические состязания в честь богов. Певкеста, спасшего ему жизнь в сражении с малами, он произвел в звание телохранителя, сделав его восьмым в числе соматофилаксов наряду с Леоннатом, сыном Антея, Гефестионом, сыном Аминтора, Лисимахом, сыном Агафоклея, Аристонием, сыном Писея, Пердиккой, сыном Оронта, Пифоном, сыном Кратера, Птолемеем, сыном Лага.

Праздник амфидромии — очищения новорожденных и матери огнем домашнего очага — Птолемей отметил уже на десятый день, невзирая на то, что Таис чувствовала себя очень слабой. Он бережно обнес ее на руках вокруг очага, потом детей, которых он так торопился признать перед миром. Именем своего отца Лага Птолемей назвал одного из мальчиков, другого в честь деда — Леонтиском.

Мальчики-двойняшки вызывали интерес сами по себе и невольно наводили на сравнения со знаменитыми двойнями эллинской мифологии; считалось, что они рождаются не без божественного «вмешательства». Самыми известными были Диоскуры. Леда родила их от двух мужчин: смертного Кастора — от мужа, спартанского царя Тиндарея, а бессмертного Полидевка — от самого Зевса, принявшего облик лебедя. Другим знаменитым примером были дети Алкмены: Ификл, которого она родила от мужа Амфитриона, и Геракл, зачатый от Зевса, принявшего облик Амфитриона. Сама Алкмена отрицала измену мужу даже путем обмана, хотя факт, что ее любовная ночь с Зевсом-Амфитрионом длилась три дня, должен был натолкнуть ее на определенные мысли.

Таис понимала, что сравнение с мифологическими двойнями придет на ум не одному и не двум. Александр, сын бога Амона-Зевса, сам бог… Слухи о его божественном происхождении от Амона, явившегося Олимпиаде в виде змея, усиленно не отрицались македонской царицей, быть может, тешили ее самолюбие, служили ее интересам. У Таис не было таких интересов. Как не было ничего сверхъестественного в зачатии детей. Как раз наоборот — все прошло трезво и холодно. Для Таис, конечно. Она пресекала ласки Птолемея, зная, что он сможет добиться от нее ответного желания, а именно этого она хотела избежать. Потому что желание — это тоже любовь, а ей упрямо не хотелось, чтобы ее любовь принадлежала кому-то, кроме Александра. Она дала Птолемею три ночи срока, хотя он уверял, что этого мало. Конечно, будь его воля, он растянул бы нечаянное счастье на всю жизнь.

Лаг и Леонтиск не были похожи на Птолемея, хотя он, как все счастливые отцы, считал как раз наоборот. Не походили они и на Таис, не передалась им ее неповторимая красота, оставшись неповторенной. Дети были похожи сами на себя и на родителей Птолемея: Лаг — на Лага, а Леонтиск — на Арсиноэ, бывшую возлюбленную Филиппа, царя Македонского, которая, в свою очередь, тоже не отрицала слухов о том, что Филипп, а не Лаг, является настоящим отцом Птолемея. Как смешны, тщеславны и суетны люди. Почему они стремятся обмануть, произвести впечатление? И зачем? Таис не понимала этих игр и не хотела быть втянутой в них ни всерьез, ни в шутку, ибо это был совершенно не ее мир, ненужный и нелепый.

Дети были окружены заботами и любовью нянек и кормилиц, но не Таис. К своему стыду и отвращению, она не чувствовала материнской любви. Когда ей приносили детей, ей приходилось пересиливать себя, чтобы приласкать их. Ее не приводили в умиление их гримаски, начальные проявления сознания в виде осмысленного взгляда или хватательных движений. Она не видела шажков в их развитии, как, например, Геро, которая постоянно находила в них что-то новое и забавное, могла часами говорить с ними на тарабарском языке.

Теперь Таис жалела о том, что зачала детей не только без любви, но даже без желания, ибо этим объясняла свое отношение к ним. Глупо она поступила, да и некрасиво по отношению к Птолемею, который ничем не заслужил подобного обхождения. Кроме того, долгое время после рождения больная Таис не могла заниматься сыновьями. Естественная связь матери с детьми была прервана, и Таис воспринимала их как чужих. Птолемей же не чаял души в малышах с того самого момента, как взял на руки их мокрые, красные, измученные тяжелыми родами морщинистые тельца.

И у Александра была связанная с малышами тайна, о которой он не рассказал никому. Он оказался тем человеком, с которым они обменялись своим самым главным — первым взглядом. Лаг, родившийся сначала, взглянул на Александра так по-взрослому, глубокомысленно и интенсивно, что Александр остолбенел. Потом ребенок закричал и превратился в нормального беспомощного новорожденного. Взгляд Леонтиска Александр уже ожидал. Нет, не показалось. Совершенно непередаваемый взгляд оттуда — из вечности, — откуда все приходят и куда все уходят. Такое чудо ему, известному счастливчику, удосужилось пережить два раза. Как жаль, что измученная Таис была не в силах сознательно воспринимать не только чудо рождения новой жизни, но и вообще что-то из происходящего вокруг.

Однажды, прошло уже больше месяца, как они встретились с Александром (или как родились дети, как сказала бы любая другая женщина на месте Таис), Александр и Птолемей пришли к Таис ранним зимним вечером и взялись купать малышей по-мужски неуклюже. Таис большей частью лежала, сидеть не могла совсем, но уже немного ходила, держась за стены. Ей не понравилось, что Александр плохо держал Леонтиска под головку, хлюпал водой, и вода попадала в лицо младенца. Тот удивленно таращил глаза, но, будучи значительно спокойней Лага, не плакал.

— Александр, осторожно, ты брызгаешь ему в нос! — предупредила Таис.

Александр только молча улыбался, переглядываясь с Птолемеем.

— Александр! Он нахлебается, — возмутилась Таис, но Александр не унимался и еще больше поливал ему лицо, ребенок кривился и кряхтел.

— Дети такой нереиды, как ты, не боятся воды.

Он совсем выпустил Леонтиска, и малыш нырнул, ушел под воду.

Таис вскрикнула и бросилась к царю со всей поспешностью, на которую была способна.

— Ты с ума сошел! — накричала она на Александра, — своих детей будешь топить!

Ребенок вынырнул, как ни в чем не бывало, и на его лице отразилось восторженная гримаса, может быть, первая улыбка в его жизни. Александр и Птолемей смеялись, а Таис шлепнула Александра по загривку.

— Как раненая львица кидается защищать своих детенышей, так Таис накинулась с кулаками на Александра, — прокомментировал, смеясь, Александр.

— Что ты делаешь? А ты смотришь… — обернулась она к Птолемею и покачнулась от резкого движения.

— Да ничего страшного, мы их уже раньше «ныряли», — пояснил Птолемей. — Вот, смотри, надо плеснуть водой в лицо, чтобы он затаил дыхание…

— Ой, не надо, не надо. Я не могу на это смотреть, — плаксивым тоном сказала Таис и по лукавому и довольному взгляду Александра поняла, что эта сцена была задумана им не просто так. Она должна была показать всем и прежде всего Таис, что она боится за своих детей, что они ей не безразличны — что она их любит. И в ней начала просыпаться материнская любовь, на которую так рассчитывал Александр.

— Извини за грубость, — сказала Таис Александру.