Череп под кожей - читать онлайн книгу. Автор: Филлис Дороти Джеймс cтр.№ 13

Саймон Лессинг стоял у открытого окна кабинета в школе Мелхерст и смотрел на широкие газоны, где среди конских каштанов и лип медленно текла река. В руках он держал еще не распечатанное письмо от Клариссы, которое принесли с утренней почтой. Тогда у него был повод не вскрывать его – он собирался на практические занятия, а потом на семинар для шестиклассников [11] . Он сказал себе, что письмо подождет до перемены. Но прошло утро и настало время обеда. Меньше чем через пять минут зазвонит звонок. Он не может откладывать это до бесконечности. Это глупо и унизительно – трястись от ужаса, как первоклассник в ожидании нотаций учителя, и осознавать: как бы ты ни тянул время, момент истины рано или поздно настанет.

Он подождет, пока зазвонит звонок, а потом прочитает письмо, быстро и без эмоций, думая об обеде. По крайней мере он сможет сделать это спокойно.

Переходя в среднюю школу, каждый мальчик в Мелхерсте получал собственный кабинет. Соблюдение дневной тишины и неприкосновенность личного пространства входили в число наиболее прогрессивных принципов обучения, установленных чрезвычайно религиозным основателем школы еще в семнадцатом веке. И главным образом из-за того, что сама школа располагалась почти в монастырских стенах, ей удалось продержаться целых три века, в течение которых модные тенденции в образовании постоянно менялись. Именно это Саймон ценил в Мелхерсте больше всего. Такова была одна из привилегий, которые давало покровительство Клариссы и ее деньги. Ни она, ни сэр Джордж никогда и не помышляли о том, чтобы выбрать для него другую школу, и в Мелхерсте без труда нашли место для пасынка одного из наиболее выдающихся выпускников. В девизе школы, написанном на греческом языке в противовес более привычной латыни, превозносилась добродетель умеренности. И, следуя заветам святого Феогния, школа оставалась умеренно известной, умеренно дорогой и умеренно успешной. Никакая другая школа не подошла бы ему лучше. Он осознавал, что ее традиции и зачастую странные ритуалы, которые он быстро освоил и старательно исполнял, были призваны как охладить пыл чрезмерно увлеченных натур, так и усилить ощущение принадлежности к коллективу. Его присутствие терпели и не сильно докучали ему, а большего он и не желал. Даже его таланты как нельзя более соответствовали традициям школы, которая, вероятно из-за сильной личной неприязни директора к господину Арнольду из школы Рагби, еще в девятнадцатом веке отказалась от мускулистого христианства [12] и развития командного духа и обратилась к англиканству и культу эксцентричности. Зато здесь хорошо преподавали музыку: два школьных оркестра славились на всю страну. А к плаванию – единственному виду физической активности, в котором он добился высот, – в школе относились вполне благосклонно. По сравнению с общеобразовательной школой Норман-Пагворт Мелхерст казался обителью культуры и порядка. В Пагворте он чувствовал себя как путешественник без разговорника в чужой стране, где царит беззаконие и анархия, а язык и обычаи, необычайно грубые, как и земля, на которой они выросли, ужасают своей непостижимостью. Возможный отъезд из Мелхерста и возвращение в старую школу были самым страшным его кошмаром с тех пор, как он почувствовал, что их отношения с Клариссой ухудшились.

Какое странное сочетание страха и благодарности! Благодарность была искренней. Он жалел только о том, что не мог испытывать ее так, как следовало бы, – с теплотой и благословенным спокойствием, а не гнетущим ощущением скованности обязательствами и чувством вины. Чувство вины было хуже всего. Когда оно становилось невыносимым, он пытался избавиться от него, обращаясь к логике. Было нелепо чувствовать себя виноватым, нелепо и неуместно даже чувствовать себя так, словно он чем-то ей обязан. В конце концов Кларисса сама была кое в чем виновата. Именно она разрушила брак его родителей, завлекла отца, способствовала тому, что его мать умерла от горя, оставила его, сироту, в доме дяди наедине с неудобством, вульгарностью и удушающей скукой. Именно Кларисса, а не он, должна была испытывать чувство вины. Но стоило этой мысли предательски заползти ему в голову, как чувство долга начинало разъедать его еще сильнее. Он был стольким ей обязан! Проблема была в том, что все об этом знали. Сэр Джордж, который редко бывал здесь, всякий раз всем своим видом безмолвно напоминал ему о качествах настоящего мужчины, которыми сам Саймон, как ему казалось, похвастаться не мог. Иногда у него возникало ощущение, что супруг Клариссы вроде бы расположен к нему, и ему всегда хотелось это проверить, но не хватало смелости. Однако чаще он думал, что сэр Джордж никогда не одобрял решения Клариссы взять его под опеку и наедине они обменивались фразами вроде: «Я же говорил тебе. Я тебя предупреждал». Мисс Толгарт все знала – Толли, которой он не отваживался смотреть в глаза, ибо боялся наткнуться на один из тех критических взглядов, в которых, как ему казалось, сквозили неприязнь, негодование и презрение. Кларисса тоже все знала и просчитала до самого последнего пенни. Он все явственнее ощущал, что она раскаивается в собственном благородстве, которое сначала привлекало ее своей новизной. Ей нравилось, что она сделала широкий жест, исключительно театральный во всей своей эксцентричности. Зато теперь на ее шее висел странный прыщавый юнец, который не умел держать себя в кругу ее друзей, в придачу к этому на нее легли школьные счета, организация каникул, визиты к зубному и все другие проблемы материнства без сопряженных с ним радостей. Он чувствовал, что она ждет от него чего-то, но не мог ни понять этого, ни дать ей что-то взамен – что-то пусть неопределенное, но ощутимое. И он чувствовал, что в один прекрасный день она потребует этого от него со всей настойчивостью сборщика налогов.

Теперь она редко ему писала, и, когда он обнаруживал в своей каморке письма с адресом, выведенным высоким извилистым почерком (ей не нравилось печатать личные письма), ему стоило неимоверных усилий заставить себя вскрыть конверт. Однако на этот раз дурное предчувствие было сильным, как никогда. Казалось, письмо прилипло к его руке и отяжелело, исполненное угрозы. А потом прозвенел звонок, возвещавший о часе дня. С внезапной яростью он оторвал уголок конверта. Бледно-голубая бумага на льняной основе, на которой она всегда писала, была плотной. Он просунул внутрь палец и проделал в конверте щель с зазубринами с грубостью любовника, которому не терпится узнать свою судьбу. Он увидел, что письмо короткое, и издал стон облегчения. Если бы она решила избавиться от него, лишить возможности окончить школу Мелхерст и получить место в Королевском музыкальном колледже или сократить его денежное довольствие, то объяснение, несомненно, заняло бы больше чем полстраницы. Уже первое предложение развеяло худшие из его страхов.

«Хочу известить тебя о планах на следующие выходные. Джордж отвезет меня с Толли в Спимут еще до завтрака в пятницу, а вот тебе лучше всего приехать вместе с остальными прямо к обеду. Ты можешь пересесть на поезд, который отправляется в девять тридцать три с вокзала Ватерлоо. Будь на пристани в Спимуте в одиннадцать сорок. Айво Уиттингем и моя кузина Роума приедут на поезде. Еще тебе предстоит познакомиться с девушкой по имени Корделия Грей. Мне понадобится кое-какая помощь в выходные, и она выступит в роли моего временного секретаря. Так что на острове будет еще одна молодая особа, с которой ты сможешь поговорить. У тебя, вероятно, будет возможность поплавать, так что скучать не придется. Захвати смокинг. Мистер Горриндж любит, когда гости по вечерам надевают парадную одежду. И он разбирается в музыке, так что можешь подобрать несколько номеров, которые хорошо знаешь, только они не должны быть слишком сложными. Я написала директору, чтобы он предоставил тебе дополнительный день отдыха. Сестра-хозяйка отдала тебе лосьон от прыщей, который я прислала на прошлой неделе? Надеюсь, ты им пользуешься.