Экспертиза любви - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Степановская cтр.№ 5

Хачмамедов уехал тоже. В комнате экспертов дремал на диване от скуки, закрыв лицо газетой «Аргументы и факты», дежурный эксперт Витя Извеков — мужчина рыхлый, флегматичный, лет сорока. Да еще Саша Попов, совершенно обалдевший за сегодняшний день, тупо наблюдал какую-то передачу по телевизору возле внутреннего телефона.

— Чего домой не идешь? — вдруг хрипло спросил внезапно пробудившийся от какого-то громкого выкрика из телевизора Извеков. Саша посмотрел на него — волосы всклокочены, газета измята, а в середине газетного листа вырезаны две дырки — для воздуха.

— Заключение от химиков жду. Телефон, что ли, не работает? — Саша приподнял трубку внутреннего телефона и прислушался к гудку. — Нет, работает. — Он разочарованно положил трубку на место.

— Так иди, сам сходи к ним на третий этаж.

— Я уже два раза ходил.

— И чего?

— Ничего. Разорались, что не могут ускорить химические процессы по моему желанию.

— У нас всегда все орут. Иди домой. Позвонишь им из дома.

— Я тебе что, мешаю?

— Мешаешь.

— А что ты делаешь?

— Сплю. Сейчас не высплюсь, ночью не дадут. — Дежурный повалился назад на спинку дивана, шлепнул газету на лицо и через минуту захрапел.

Тренькнул телефон. Саша взял трубку:

— Да, это я.

— Вы за заключением подниметесь или по телефону продиктовать? — ядовито прошипел голос лаборантки из химического отделения.

— Я уж набегался к вам сегодня. Диктуйте.

В трубке послышался шелест переворачиваемых страниц.

— Вы слушаете? — Лаборантка сильно шепелявила. Саша хорошо ее себе представлял. Она была уже в возрасте, но на передних зубах у нее стояла пластинка, как у маленькой девочки, и поэтому при разговоре изо рта часто брызгала слюна.

— Ну читайте же!

— Заключение. «В крови и моче от трупа Сергеева А. Л., 1993 года рождения, алкоголя не обнаружено».

Саша даже не удивился. Он это и подозревал. Хачеку, правда, он об этом не говорил, но сам-то хорошо помнил. Запаха алкоголя от трупа не было.

— Это все?

— Ссе-е-е, — как показалось, ехидно прошелестела трубка.

— А содержание наркотических веществ? Неизвестных ядов?

— Не с-с-се вам сразу. — В трубке хихикнули на прощание и дали отбой.

Дежуривший коллега перестал храпеть, приподнял газету и посмотрел на Сашу.

— Обнаружили?

— Пусто.

— У меня, когда я только начинал работать, такой же случай был — семьдесят колото-резаных.

— Семьдесят? — не поверил Саша. — Ни фига себе!

— Да. И тоже все непроникающие.

— Как же ты их описывал? Целый день, что ли?

— Ой, такая была х… Вручную. Тогда еще компьютеров даже не было. Пачку бумаги исписал. Весь изматерился.

— А отчего ты этот свой случай похоронил?

— Это женщина была. Ее муж ножом истыкал. Из ревности. Она еще сутки после этих ранений жила. Этот ревнивец ее сам в больницу и отвез. Причиной смерти я написал острое малокровие.

— Повезло, — сказал Саша. — При больничной смерти всегда есть отчего похоронить. А в моем случае и кровопотеря-то небольшая. Резаных ран практически нет. Много колотых, но неглубоких. Хрен знает, чем были нанесены. Будто курицу чесноком хотели нафаршировать. И несколько ран — колото-резаных. Скорее всего, от ножа. Один край тупой, как от обушка, а второй острый. От лезвия.

— Ты там внимательней смотри, — зевнул Извеков. — Могут и стамеской тонкой истыкать. Тогда лучше написать «колото-рубленые». Края ран надо хорошо соединять. И если будет дефект ткани — отлично. От ножа-то не бывает. А стамеску проще искать. Менты тебе за такой вывод будут оченно благодарны. Может, даже коньячком попоят.

— Ни фига не стамеска. — У Саши эти раны будто застыли в памяти. — Я края каждой раны проверял. Соединяются почти в линейку. Все-таки это был нож. Или ножи. А вот на плече две раны маленькие — как от ножничек с разведенными браншами, типа маникюрных. Но могут быть и просто две раны рядом, как совпадение. С разнонаправленными раневыми каналами.

Со стороны дивана опять послышался храп. Саша посмотрел на Извекова, взял свою сумку и, стараясь не шуметь, направился к двери.

— Эй! — вдруг сдул с лица газету Виктор. Саша обернулся. — А парень-то был жив, когда его тыкали? Ты сказал — раны в линеечку… Может, посмертные? Тогда вообще все очень просто. Умер от ИБС, и все эти раны похерить.

— Господи, да спи ты! — Саша поморщился. — Умные все пошли… Что же я, по-твоему, прижизненную рану от посмертной не отличу? На крайний случай гистологи есть.

— Надоел ты со своими ранами. — Извеков снова закрыл лицо газетой. — Телик выключи, когда будешь уходить.

Саша выключил и прислушался. Храпа не было, но из-под газеты раздавалось недовольное сопение. Тогда Саша на цыпочках подкрался к Извекову и громко щелкнул по газете. После этого, не дожидаясь от Виктора тумака, он быстро выскочил из комнаты и поехал домой. И настроение у него почему-то стало уже не таким плохим.

* * *

С обоих краев полукруглой площади, на которой стояла Лена, вниз к реке, раздваиваясь, сбегала огромная белая лестница. К середине спуска оба пролета сходились на широкой смотровой террасе. Сверху было, конечно, не видать, но Лена знала — там, внутри террасы, пещера с колоннами, чтоб прятаться от дождя — что тебе Москва, Александровский сад, что тебе Гауди, парк Гуэль. До революции здесь фотографировались дамы с зонтиками от солнца и кавалеры с террасы рассматривали противоположный берег в бинокли. Теперь на террасе разместился холодильник с мороженым и пара стульев под зонтиком с логотипом кока-колы. С террасы к воде лестница спускалась уже единым маршем. И прямо от ее нижнего конца начинался пешеходный мост через реку. Длинный, светло-серый на четырех высоких столбах-башнях и толстых металлических тросах. Люди сверху, с балюстрады, казались на мосту игрушечными. На другой стороне реки — остров. Парк культуры и отдыха, пешеходная зона. Колесо обозрения — круглый глаз с велосипедными спицами и блестящий самолет «Ту-134», поставленный напротив моста на постамент. В глубь острова идут асфальтированные дорожки. Зимой они превращаются в лыжни. А еще дальше — медленные воды старицы, а потом опять город. Его южная часть. И над всем этим — над быстро бегущей водой, над светлым мостом, над лестницей с террасой, над начинающими желтеть круглыми кронами островных дубов — огромный монумент, памятник социалистическому реализму. Вот уже лет пятьдесят многие поколения студентов называют его «Писающий летчик». Персонаж — герой, орденоносец, действительно летчик, поставивший не один мировой рекорд в авиации и героически погибший перед самой войной в своем самолете. Но идея поставить на площади памятник человеку высотой с пятиэтажный дом, да еще в такой интересной позе — огромная рука наискосок входит в карман теплых полярных штанов, и одна нога в меховом сапоге по-балетному выставлена вперед, — эта идея под стать и результату, и прозвищу. С любой стороны площади и даже снизу, с обоих берегов этот образец монументального искусства вызывает впечатление неизменно комическое — полярник-герой пристроился справить малую нужду со своего постамента аккуратно прямо в реку. Каждый год в праздничную ночь посвящения в студенты около Летчика совершается языческий ритуал. Ровно в полночь вновь обращенные мужского пола окружают памятник и… щедро орошают разбитые по периметру постамента клумбы. Сейчас на эту традицию городские и институтские власти внимание уже не обращают, тем более что растения от этого сильно не портятся. Но перед днем посвящения из уст в уста передаются страшные рассказы о том, что в тот год, когда у власти был Андропов, тридцать или пятьдесят вновь принятых студентов были отчислены за этот акт вандализма, якобы несовместимый с высоким званием студента-медика. И это придает банальному групповому обряду атмосферу чего-то очень таинственного, желанного и запретного.