Чес - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Идов cтр.№ 19

– Ты опять брился моей бритвой? – Промежутки между лезвиями забиты высохшей пеной, черной щетиной и чешуйками кожи.

– Только яйца, дорогой, только яйца.

Я снимаю кассету с рукоятки и промываю ее под горячей водой – такой горячей, что обжигаю пальцы. Засим, поскольку Гэри только что принял душ, запасы гостиничного бойлера иссякают.

– С тебя кассета Mach3. Только, чур, не украинская.

– Серьезно, ты куда намылился? – спрашивает Гэри.

– В ларек. – Я с ходу решаю, что поведу Лори в “Дикую лошадь”.

– С узкоглазыми? Да ну. Сходи уж в “Лошадь”, что ли.

– Ты сам туда собрался? – Стало быть, ларек.

– Не-а. Ирина никуда сегодня не хочет вылезать. Кинцо посмотрим.

– Это плохо кончится, Гэри.

Гэри закатывает глаза.

– Все плохо кончается.

И тогда я снова вспоминаю про Жбана. Я выгоняю Гэри из ванной и бреюсь всухую. Притупившаяся бритва со скрежетом срезает щетину.

В “Дикой лошади” я с удовлетворением отмечаю, что Лори приоделась. На ней бежевый кашемировый свитер, которого я прежде не видел. В здешних краях кашемир стоит копейки, потому что рядом Монголия. Полстраны ходит в деревянный сортир с дыркой в полу, но одевается при этом в чистый кашемир. Лори подсаживается к стойке рядом со мной; я уговариваю вторую порцию поддельного “Джонни Уокера” с красной этикеткой. Гэри уверяет, что может различить на вкус больше ста марок виски, и божится, что здешний “Джонни Уокер” на самом деле “Меконг”, таиландское пойло. Мы с Лори обсуждаем, брать нам столик или не брать. В этот момент тетка, завывающая синатровские хиты, внезапно расстегивает блузку с люрексом, не допев Brazil, и из лифчика вываливается гигантская сиська. Вторая, кажется, застряла. Мы решаем, что будем есть у стойки, спиной к сцене.

– Слушай, ты весь красный, – говорит Лори. – Это от природной скромности или ты рад меня видеть?

– Ты себе льстишь. Я побрился перед выходом из гостиницы.

Наша координатор Марго приземлилась в местном аэропорту в декабре. В дороге она намазалась увлажняющим кремом на водной основе. Он замерз в порах кожи. Когда она добралась до “Звезды”, ее щеки походили на выдержанную говядину.

– Насчет твоей скромности у меня нет иллюзий. – Она бросает на меня быстрый, смутно-постельный взгляд. Мне начинает казаться, что я как-то слишком серьезно подхожу к церемониалу “настоящего свидания”. Надо было просто завалиться к ней в номер. Потом заскочили бы в ларек, если б проголодались. Никто нас не осудит, никто не цыкнет. И не цокнет. Мы одичали. Я снова вспоминаю про Жбана, и на этот раз картинка не исчезает, а накладывается на мигающий свет бара, на стены, на лицо Лори.

– Я тут сегодня снимки смотрел, – начинаю я.

Ее передергивает.

– Ты серьезно? Мы будем разговаривать про работу?

– Извини. Ты что будешь?

– А ты что пьешь?

– Якобы “Джонни Уокер”.

– И как?

– Как будто его гнали из желудей и гудрона.

– Двойную порцию, – выкрикивает Лори. Бармен не знает английского. Она показывает на мой стакан и демонстрирует ему два пальца. Он повторяет ее жест, просунув между пальцами язык. Лори говорит: “Fuck you”. Бармен ржет и наливает ей псевдо-“Джонни Уокер” за счет заведения. Я украдкой смотрю на сцену: исполнительница Синатры выпростала обе сиськи, и упившийся техасец за ближним столиком служит вешалкой для ее лифчика. Его голова идеально подходит под размер чашечки.

– Черт, – говорю я, – до заведения добрались нефтяники.

Нефтяники – это десяток мужиков с “Шеврона”, которые ковыряются в мерзлой грязи в полусотне миль от города. Мы стараемся с ними не пересекаться. Опасаясь говорить по-английски, чтобы нефтяник не услышал и не подполз брататься, мы с Лори пьем молча. Молчание длится столько времени, на сколько хватает выпивки. Под табуретками наши ноги осторожно трутся друг о друга. Нам наливают по новой.

– Ты знаешь, что рентгеновские лучи можно увидеть? – спрашиваю я. – Если посидеть в темноте, дать глазам привыкнуть, а потом посмотреть прямо в трубку, они будут видны – такие тонкие голубые полоски. Довольно красиво. Правда, это настолько бессмысленно и опасно, что этого уже тыщу лет никто не делает.

– А ты тогда откуда знаешь?

– Где-то прочел.

Мы сидим, пьем. Синатра сменился на It’s Raining Men. Я боюсь взглянуть на сцену.

– Мне кажется, у Жбана рак слюнной железы, – наконец говорю я.

– И?

– В каком смысле “и”?

– В смысле, что мне с этим делать? Я не врач. Гэри и Марго – тоже. Как и ты, вообще-то говоря.

– Я… ну да, но… я думал, ты захочешь… поторопиться?

– Куда? Мы почти закончили.

– Как ты думаешь, он знает? Может, пусть Гэри ему скажет?

– Без понятия. Может, он вообще не знает, что такое “рак”. Блин, вот ты умеешь испортить вечер.

– Извини. – Я допиваю четвертый поддельный “Джонни Уокер”. – Ты голодная?

– Нет. Пошли отсюда?

– Нет. Да. Конечно.

Я отслюниваю местные купюры – олень, птичка, два медвежонка – пока лицо бармена не разглаживается, и мы уходим из “Дикой лошади”. До гостиницы двадцать минут ходу, то есть она на другом краю города. Клубы пара из наших ртов соприкасаются. Мы проходим мимо поликлиники. Комнатка на первом этаже, которую мы сняли для ежедневных исследований жбановой гортани, темна и заперта. Я осознаю, что понятия не имею, где живет Жбан – куда он уходит по вечерам. Я, видимо, всегда считал, что он остается в лаборатории в режиме ожидания, выключенный, как микрофоны Лори и мой рентген.

Хорошо, что в “Звезде” Лори живет ниже, чем мы с Гэри. Не надо беспокоиться о шуме, а в душе есть горячая вода. “Нет, нет, ну же, ч-черт, ты все забыл, чему я тебя учила в прошлый раз”, – шепчет она в самом разгаре. Что правда, то правда. Я помню наше первое свидание так же смутно, как помнил хеллоуинский секс во время первого свидания. Ближе к концу Лори орет, чтобы я потянул ее за волосы. Это что-то новенькое. Кажется.

Я засыпаю и почти сразу же просыпаюсь. Лори храпит, запрокинув левую ногу мне на бедро. Я выкарабкиваюсь, одеваюсь и выхожу покурить. Перекур превращается в прогулку вокруг гостиницы, прогулка – в пробежку до поликлиники. Я отпираю комнату, роюсь в мусорном ведре – но уборщицы для разнообразия не поленились, и бракованных снимков там нет. Я выключаю свет, но не ухожу. Мир снаружи и внутри беспредельно темен и будет таким еще как минимум пять часов. Я даю глазам привыкнуть, пока темнота не вылиняет в цвет серого кашемира, включаю аппарат, поворачиваю трубку, смотрю в отверстие – и вскоре из него появляется тонкий голубоватый луч. Он уходит наверх, сквозь мою голову, сквозь потолок, как душа.