Мэтт при этом смотрел на мою руку, будто она была иллюстрацией к его словам.
— Есть какой-то крайний срок, до которого это все надо проделать? — спросила я.
— Чем быстрее, тем лучше — при такой скорости заживления, — ответил он, снова трогая рану.
— Если можно, перестаньте в нее тыкать.
Он слегка вздрогнул:
— Прошу прощения. После того семинара я такую рану вижу впервые.
— Мэтт здорово изучил теорию, — сказала его напарница.
Я на нее посмотрела и кивнула:
— Теперь у меня обычно раны заживают без шрамов.
— От этой останется, — возразила она.
Я посмотрела на рану и поверила им, но не знала, почему так происходит. Подумавши, я поняла, что я впитала в себя гнев, когда навещала красных тигров, но ardeur остался неутоленным. Съеденный гнев снял остроту голода, но не насытил его. Раны заживали как у нормального, и это объясняло, почему вообще корень дерева меня так сильно ранил, и почему шрамы. Я теперь могу дольше выжидать между кормлениями, могу контролировать ardeur, но за это надо платить свою цену. У меня раны заживают быстрее, чем у обычного человека, но не так хорошо, как могли бы. На охоте за «Арлекином» это не плюс.
Блин.
Я попыталась себе представить, что сказал бы Рейборн, если бы я действительно взяла себе «освобождение по болезни». Даже мысль об этом была невыносима. Я тут на секс не могу сделать паузу, пока мы не закончим эту охоту в лесу. Хрен мне, а не секс. То есть как раз отсутствие хрена. Черт возьми, мне уже надоело, что меня наказывают за воздержание. Как стандартный ход из фильма ужасов, только с ног на голову поставленный: выживают шлюхи, девственницы гибнут.
Все это мне не объяснить ребятам со «скорой», да и вообще никому, кроме Эдуарда. Когда-то ardeur всегда охватывал меня целиком и заставлял его удовлетворять, но я научилась им владеть и откладывать на потом. И вот ядовитая лиловость руки и краснота раны показали мне сейчас, во что это обходится. Глядя на рану сейчас, я поняла, что привыкала к быстрому заживлению и к тому, что ранить меня стало труднее. Попыталась вспомнить, когда в последний раз поранилась случайно, и не вспомнила. У меня свело желудок, но не от голода, а от страха. Если такую рану мог оставить корень дерева, так что же может со мной сделать клинок или пуля?
Блин.
— Как вы? — спросила меня медик Джулия.
— Нормально.
— Вам действительно нужно сейчас в больницу, чтобы доктор открыл рану и зашил как надо.
— Знаю.
Она свела брови:
— И все равно не поедете?
В голосе слышалось недовольное неодобрение, и я ее могла понять.
— Не могу отпустить их в лес одних.
— Знаете, вот эти маршалы отлично справляются, когда вас нет в городе. Охотятся на вампиров и прочих чудовищ, и делают это хорошо. Пусть они занимаются своим делом, а мы займемся своим и доставим вас в больницу.
Мэтт потянул за края раны.
— Прекратите! — сказала я.
— Простите. Это как в замедленной съемке когда видишь, как цветы распускаются. Ей-богу, прямо на глазах срастаются края. Это потрясающе.
Джулия толкнула его в плечо — очевидно, сильнее, чем казалось, потому что он ойкнул.
— Это живой пациент, Мэтт, а не кадавр на секционном столе.
Он заморгал, глядя на меня, потом смутился.
— Прошу прощения. Я просто…
— Ничего страшного. Вы только меня замотайте до конца охоты.
— Полный идиотизм, — сказала Джулия.
— Полный — у маршала Ньюмэна. До сих пор кровь идет.
— Так и будет кровить, пока не свалится, ответила она с явным отвращением в голосе.
— Наверное. Я хоть не мешаю вам меня перевязать.
— К концу охоты рана у вас закроется. Кровопотеря уже остановлена.
— Тогда просто забинтуйте ее, чтобы я раной ни за что не цепляла.
Она нахмурилась, но достала марлю и начала бинтовать.
— Смотрите, чтобы в рану бинт не попал, — попросила я.
Она подняла глаза:
— Я свое дело знаю.
— Я же не говорю, что это не так. Просто при такой скорости рана может зарасти вокруг марли.
Они оба на меня посмотрели:
— В смысле, ткани смыкаются и срастаются, а бинт остается внутри? — спросил Мэтт.
— Я такое видала.
— С вами было?
— Нет, с одним моим другом. Он вервольф.
В глазах Мэтта зажегся лихорадочный интерес. Почти заметно было, как под самой поверхностью булькают, закипая, вопросы.
— Все, забинтовали. Распишитесь здесь, что вам предложили поехать в больницу на случай осложнений с вашей рукой. Которые наверняка будут.
Я подписалась и выпрыгнула из машины «скорой».
— Извините, что от меня такие хлопоты.
— Когда тот длинный в лесу свалится, постарайтесь там, чтобы его не съели, — сказала Джулия.
— Постараюсь, — пообещала я, зная, что так и сделаю, но поскольку рука дико болела от быстрого заживления раны, понимала, что носом землю рыть не буду. Ньюмэн позволил Рейборну отговорить себя от перевязки. Я тоже была когда-то желторотой, но не настолько. Может, тут мужские игры, и я никогда не понимала такого уровня идиотизма, или у меня непонимание — чисто женская черта. Рука начала подергиваться — срастающиеся мышцы дрались друг с другом. Такого со мной не случалось после самого первого попадания ликантропии в кровь. Блин, может, Ньюмэн и не единственный дурак в этом коллективе.
Постараюсь сделать так, чтобы его не сожрали.
Блин.
Глава 23
Ньюмэн таки вырубился, но я проследила, чтобы его не съели. Когда он рухнул, мы были глубоко в лесу, и вел он себя очень неплохо. Я осталась с ним среди колышимых ветром деревьев, а остальные полицейские шли длинной поисковой цепью, но я видела, как они растянулись вдоль дороги, и была уверена, что никаких монстров тут не найти. Арлекины сбежали. Либо они, стараясь сохранить свое существование в тайне, избегали такого большого количества полицейских, либо они не ожидали, что у Эдуарда найдется при себе ракета, и теперь отступили, чтобы пересмотреть свои планы. Я думаю, что они недооценили нас обоих — да черт побери, нас всех.
Я посмотрела на лежащего Ньюмэна. Детектив Лоренцо пиджаком зажимал его рану, стараясь уменьшить кровотечение, а куртку надел, чтобы видна была надпись «Полиция», а еще потому что холодно. У меня пальцы от холода онемели. «Холодная летняя ночь» — разве это не оксюморон?
Детектив Джейн Ставрос, напарница Лоренцо, вместе со мной охраняла этих двоих — потерявшего сознания и склонившегося над ним.