Есть! - читать онлайн книгу. Автор: Анна Матвеева cтр.№ 44

Мара Михайловна не стала уточнять, что имелось в виду. Муж кичился познаниями и совал их под нос Маре Михайловне, как плохо выстиранные носки или сгоревшие котлеты.

Котлеты Мара, кстати, и вправду частенько забывала на плите – они превращались в черные вонючие шайбы. Готовить Мара Михайловна не любила, а поесть или порассуждать о вкусном – было ее. Зато Кирилл с удовольствием кашеварил на всю семью, но даже это обстоятельство не удержало Томириду.

Второй муж ей все равно нравился больше, хотя готовить умел одну яичницу. Его звали Алексей, и от него на память Маре Михайловне остались сын Виктор и сын Андрей, а также привычка пить кофе по вечерам – второй муж утверждал, что от кофе крепче и вкуснее спится.

Мара Михайловна, впрочем, всю жизнь спала крепко и вкусно – бессонницы не случилось, даже когда ей отдали запущенный магазин «Море», где рыбы не нюхивал и трудовой коллектив, не говоря уже о замученных дефицитом покупателях. Мара включила свои связи, как краны – до отказа, и вскоре все сотрудники «Моря» ели осетрину и семгу, а покупателям безотказно взвешивали кильку, минтай и путассу, что тоже было в общем-то неплохо.

– Ваши пальцы пахнут воблою, – недовольно пел по вечерам Алексей, тоже претенциозный мужчина, к каким Мара Михайловна всю свою жизнь испытывала невозможную тягу. «Море Михайловна» – так называл теперь Алексей жену.

Когда Андрюшке исполнилось четыре года, Маре повстречался идеальный кандидат в третьи мужья – его звали Юрий, и от него на память вполне мог остаться третий сын. Но привычная схема дала сбой.

Прежде всего Юрий не поспешил жениться на Маре и даже от близкого общения с морской владычицей города обидно уклонился. Ответ «почему» Мара увидела однажды поутру в зеркале – вместо статной холеной брюнетки с крылатыми бровями там торчала полноватая, несвежая, лежалая тетя. Мара-шмара…

Что делать в случаях, когда от тебя внезапно, в несколько месяцев, уходят молодость и красота, Мара не знала – она так привыкла и к тому и к другому, что теперь надо было учиться ходить без них будто хромоножке без костылей.

А тут еще, как водится, общий фон сменился так резко, точно обиженный художник взял да и вынес декорации прочь, прямо во время спектакля. Или рассерженный повар – завернул тарелки в скатерть и покинул ресторан.

Только-только начала Мара привыкать к новой роли на скамье запасных (кому-то надо там сидеть и лелеять коллективные грезы), в стране задули свежие ветры: из директоров ее невежливо выперли. Ветрами в спину. Потом, правда, опомнились новые хозяева «Моря» и начали звать опытного специалиста Мару Михайловну Винтер вернуться и все простить… но она не спешила входить в ту же воду – изрядно провонявшую к тому же мертвой рыбой. По-немецки четкая и по-русски подозрительная, Мара Михайловна отлично знала себе цену, и вопрос, придут ли за ней успех и денежка, вообще не стоял. Вопрос стоял другой: когда?

«Денежка»… Слово мягкое и душистое, как «шанежка». Взрослый сын Виктор ласково говорит маме: «Оставь мне денежку, ладно?» Мара Михайловна воображает денежку – металлическую, круглую, а главное, единственную – и, тяжко вздохнув, выкладывает на стол очередной букет голубых тысячных незабудок.

Денежка пришла в тот нехороший год, когда от Мары Михайловны отказался муж Алексей – сказал тепло и задушевно (не муж, а бард!), что она ему больше не нужна. Если бы следом за этими словами раздался гитарный перебор, Мара не удивилась бы – а вообще, она, конечно, от него не ожидала. Она думала, что у них с Алексеем впереди полный набор драгоценных жизненных штампов – от сладкой смороды в саду до такого же сладкого внучачьего лепетания.

Но Алексей ушел, виноватясь и выгребая из углов позабытые вещи (в числе прочего мелькнули гитара с постаревшей переводной блондинкой и свитер, вязанный в «английскую резинку»), а вместо него к Маре Михайловне и двум ее сыновьям-подросткам пришла денежка.

Мара давно вычислила – просто так в жизни не дается ничего, только взамен. И еще: за этим следит специально обученный ангел – обмен совершается значительно позднее, чем требовалось.

Ангел, приставленный к гражданке Винтер Тамаре Михайловне, по специальности товароведу, русской немке, члену партии, матери двух непослушных пацанов, с трудом дождался, пока за Алексеем закроется дверь (гитара, холера такая, зацепилась грифом за вешалку, будто не хотела покидать родной чертог). И тут же выдал Маре такое богатство, что она поначалу ослепла, пытаясь различить за этим северным сиянием дальнейший жизненный путь.

Богатство посулил мужчина по имени Игорь Александрович. А все-все-все уже, Мара Михайловна, хватит играть в «просто Марию» – имена теперь надо учить в комплекте с отчествами и желательно не путать Александровичей с Анатольевичами, они почему-то на это страшно обижаются!

Игорь Саныч позвонил брошенной Маре Михайловне на следующее после бардовского отбытия утро и, захлебываясь радостным известием, пригласил на важное собеседование. Мара с трудом вспомнила этого Саныча – кажется, носил какие-то коробки в «Море», а может, работал реализатором. Разве упомнишь? В жизни со временем скапливается такое количество воспоминаний и людских физиономий, что лишнее волей-неволей надо отбрасывать, чтобы затора не случилось. Или засора. Вот и Саныча этого Мара пустила однажды в свободное плавание, а он, гляди ж ты, всплыл.

Веселый такой всплыл, лысенький, но с лица свежий, и волосиков в ушах не отрастил. Это Мара первым делом отметила: не любила, когда в ушах волосики.

– Проходите, Марочка Михайловна, проходите, – суетился Саныч, провожая крепко ступающую (Родина-мать зовет!) гостью в просторный кабинет.

– Твой? – уважительно качнула головой Мара, но Саныч в ужасе замахал ладошками – кабинет принадлежал тому самому загадочному типу, который назначил Маре судьбоносную встречу. А Саныч при них был вроде Гермеса.

Загадочный тип вбежал в кабинет с таким видом, будто разорвал финишную ленточку, и Мара Михайловна узнала в нем давнишнего мужа Кирилла, с которым не общалась много лет, даже во имя сладких воспоминаний о первой любви.

– Томирида! – обрадовался Кирилл, усаживаясь в мягонькое кресло и тут же, впрочем, вскакивая, будто там был гвоздик. – Как хорошо, что ты есть в этом мире!

– Хорошо, – согласилась гражданка Винтер и откинула назад смоляную гриву.

Кирилл мечтательно отследил дорогой его сердцу жест и потом развернул к Маре серебряную рамку с фотографией: там улыбались миленькая блондинка и две девчушки с косицами. Одна – в очках. Мара Михайловна поджала губы: как все мамы мальчиков, она слегка недолюбливала девочек.

– Моя семья, – гордо сказал Кирилл, как будто Мара не поняла, что это за личности. Улыбаются. В серебряной рамке! Кирилл почувствовал, что умиления снимок у первой жены не вызвал и резко добавил холодку:

– Давай к делу, Томирида. Помнишь гастроном «Юлия»? Он уж года два как на ремонте.

Гастроном «Юлия» Мара Михайловна помнила четко и неприязненно. В грустную минуту она прикупила в коммерческом магазине кофточку: такое славное букле в зеленовато-рыженьких тонах. И прямо с нераспакованной кофточкой пришла в «Юлию» за провиантом. Там Мару ждал сбывшийся кошмар всех женщин мира: кассирши «Юлии» сидели на своих местах в униформе, и униформой было то самое букле, которое купила злосчастная Мара.