Сокрытые лица - читать онлайн книгу. Автор: Сальвадор Дали cтр.№ 6

– Что ж, мадам, – ответил Камилль Фосере мягко, – говоря подобное, вы не больше и не меньше подписываете своему сыну Жану-Луи смертный приговор!

Мадам Дурни сидела, будто замороженная, лицо внезапно бездвижно, а глаза наполнились громадными слезами – она только что проглотила спаржу не тем концом.

Беатрис де Бранте питала некоторую умильность к радикал-социалистам: ее интуиция подсказывала ей, что именно в нечистых брюках, колом стоящих воротничках и нечесаных усах лидеров этого движения нашел прибежище бойкий похабный дух Франции.

Она сидела справа от месье Эдуара Кордье, радикал-социалиста по той причине, что он был масоном, и слева от маркиза Руайянкура, роялиста, как подсказывало само его имя.

Беатрис де Бранте, свежая и жизнерадостная, слегка опершись на пухлое плечо месье Кордье, отдавала должное его политическим пристрастиям, рассказывая ему пикантные истории, и столько было в ее произношении изящества, что она могла говорить что угодно и при этом не терять ни йоты элегантности, – напротив, вопреки любому словоупотреблению, она могла нашептывать невиннейшие фрагменты своих анекдотов и возвышать голос исключительно в скабрезных местах, кокетливо опробуя этот прием для привлечения внимания маркиза Руайянкура, который, на ее вкус, был слишком увлечен общим разговором.

– Вообразите, – говорила Беатрис месье Кордье, – мадам Дешелетт, в этих ее платье и шляпе от Скьяпарелли – той самой монументальной шляпе, – забралась на крышу такси, чтобы получше разглядеть все происходящее, топала ногами и, одна против всей толпы, изрыгала на демонстрантов поток жутких оскорблений.

Поскольку месье Кордье слушал с величайшим вниманием, она продолжила:

– Естественно, долго такое продлиться не могло. – Тут она заговорила тише: – «Молодчики короля» схватили ее за ноги, уложили на мостовую, задрали на ней юбки… – А теперь громче: – … и прижгли ей кончиком сигареты одно из самых чувствительных и деликатных мест ее анатомии.

– Крещение огнем! – воскликнул Кордье, побагровев и сверкая очами.

– А вот и нет, – ответила Беатрис с оттяжкой, изображая невинность, – крещение, напротив, получила сигарета – водой.

– Какой водой? – спросил месье Кордье в минутном замешательстве.

Лениво-изумленно и бесконечно сладострастно Беатрис процедила сквозь зубы, почти прошипела:

– То была не совсем вода… – В этот миг к ней в бокал полилось некое очень пенистое шампанское, и это придало каждому следующему произнесенному слогу еще больший акцент. – Но и не совсем шампанское.

Тут она взглянула на месье Кордье с таким ехидством, что он еще миг остался ошеломлен.

– Да, уверяю вас, эта невероятная история вполне правдива, – вмешался до крайности позабавленный маркиз де Руайянкур, пытаясь помочь месье Кордье справиться со смущением. – Мадам Дешелетт собственной персоной рассказала ее мне. Можете представить, как она алкала облегчения, проведя в густой толпе целых два часа. Все случилось как нельзя более своевременно.

– Мой дорогой маркиз, – сказала Беатрис, деликатно опуская свою пухлую ручку ему на плечо, – прождав впустую визита вашего галльского остроумия, поскольку вы погрузились в политику, я тут изливаю свои чары на бедного месье Кордье.

– И не зря, дорогая моя, – оживленно ответил маркиз. – Он может рассказать вам такое, что заставит вас покраснеть до кончиков волос, но вам для этого придется выпустить его в родную стихию. Что же до меня, моя дорогая Беатрис, я приношу свои извинения за то, что не занялся с вами любовью, но, надеюсь, вы понимаете, когда происходит такое…

Произнеся все это, он игриво прижал бедро, затверделое от верховой езды, к мягкому бедру Беатрис де Бранте, и она встретила его знак внимания обворожительным смехом.

Сенатор Додье меж тем творил сенсацию на другом конце стола – излагал крайне оригинальную теорию.

– Гитлер хочет войны, – говорил он, – не для того, чтобы победить, как думает большинство, а чтобы проиграть ее. Он романтик и прирожденный мазохист, и закончиться все это для него должно так же, как для героя Вагнеровых опер – чем трагичнее, тем лучше. В глубинах подсознания Гитлер всем сердцем стремится к такому финалу, при котором сапог его врага сокрушит ему лицо, а оно совершенно безошибочно отмечено знаками катастрофы… – Тут Додье подошел к завершению своей речи несколько обеспокоенно: – Незадача в том, что Гитлер очень честен… Он не станет жульничать. Он желает поражения, но без поддавков. Он настаивает на том, чтобы игра была сыграна до конца, по всем правилам, и сдастся лишь в случае провала. А потому нас ожидают многие неприятности.

По правую руку от графа Грансая сидела герцогиня Сентонж, а по левую – мадам Сесиль Гудро. Политически герцогиня Сентонж была довольно левой, тогда как мадам Сесиль Гудро – однозначно правой. С соседкой справа с ее левацкими соображениями граф мог мягко ввести в разговор правые идеи соседки слева, а с соседкой слева с ее правыми идеями – сдержанно развивать левые идеи соседки справа. Все это осуществлялось с преувеличенной оппортунистской учтивостью изощренной игры в равновесие, что отличало не только личную позицию графа, но и таковую у великих политических сил в европейской ситуации того времени.

Ближе к концу трапезы идеологическое кипение сосредоточилось вокруг графа Грансая, который, решив лишь слушать, впал в молчание. С проповедническим азартом воинствующих шарлатанов, огражденных от всякой ответственности, каждый предлагал свои политические решения, коим все остальные единодушно противились. Заговорщики «Акации» видели единственную надежду на политическое здравие Франции в Латинском блоке, включавшем Францию, Испанию и Италию, противопоставленном Англии и Германии; относившие себя к Комитету «Франция – Германия» настаивали, что необходимо уже наконец произвести попытку завязать честную и безоговорочную дружбу с немцами; третьи желали немедленного военного альянса с Россией, изолировать Англию и задавить коммунистические организации страны в зародыше. Все эти предложения одновременно изучали в свете тончайших законодательных интерпретаций – к великому удовольствию месье Уврара, настойчиво влезавшего в дискуссию и предложившего наблюдение:

– Ситуация во Франции, несомненно, тяжелая, но верно одно: вопреки политическому хаосу, который мы все переживаем, наши представления о законе и порядке день ото дня делаются все более утонченными и конкретными. Да, господа, в этом отношении мы по-прежнему опережаем остальные народы, и нельзя не признать, что развитие наших юридических институций есть здоровье нации.

– Вкратце, – вздохнул герцог Сентонж, вспоминая знаменитые последние слова Форена, – мы умираем, но хотя бы исцеленными!

Грансай горько улыбнулся, и вокруг его глаз собралось множество мелких, почти невидимых морщин. Он вспомнил гитлеровские орды, Нюрнбергский съезд, когда он последний раз был в Германии, и в свете каждого слога и свечей, осенявших его стол фанатически остроумным сократическим духом, узрел проявляющийся призрак поражения 1940-го.