Публичные признания женщины средних лет в возрасте 55 и 3/4 лет - читать онлайн книгу. Автор: Сью Таунсенд cтр.№ 40

Им наплевать, какое имя выгравировано у них на бирке или ошейнике. Назовите карликового пуделя Барбосом, и он радостно понесется к вам вприпрыжку. Крикните в парке своему доберману «Фифи», и он в диком восторге бросится вам на плечи. Собаки не злопамятны. Но у меня с собаками как-то не сложилось, поэтому в доме Таунсенд собак не было двадцать лет.

Последняя обуза семейства псовых представляла собой комок длинной шерсти и нервной энергии по имени Лола. Мы отправились за много миль, чтобы забрать ее от заводчика, который разводит бородатых колли.

Лола была последним щенком в помете, самой мелкой из всех щенков. Она носилась по двору заводчика, все сужая круги в погоне за своим хвостом-метелкой, и при этом непрерывно тявкала. Взгляд у нее был совершенно безумный. Мы ее купили и вернулись домой. Я все еще содрогаюсь при воспоминании о той поездке.

Через несколько месяцев выяснилось, что характер у Лолы не сахар. Она люто ненавидела велосипеды и атаковала их нещадно. Еще она невзлюбила пожилых людей, что было особенно неловко, поскольку в ту пору напротив нас как раз жили старики. Она терпеть не могла мягкую мебель и с упоением драла обивку. Гадила Лола там, где ей приспичило, но предпочтение отдавала новехонькому ковру.

«Хозяева виноваты», — подумали вы, и, возможно, правы. Чего собакам не занимать, так это нюха на слабину в хозяйском характере. Двадцать лет назад я как раз и была слабохарактерной, неуверенной в себе, а Лола этим здорово пользовалась.

Ей у нас было не место, и она исчезла. Детали покрыты мраком. Муж уехал с ней на машине, а через час вернулся один. На вопрос детей, где Лола, он забормотал что-то про «деревню», про «доброго фермера», про то, что «там ей будет лучше». Такие дела.

И я не собиралась допытываться. У мужа был вид убийцы, который мучается совестью. Он уже не впервые выполнял за меня грязную работу.

Двадцать лет спустя мистер и миссис Решетки, как я теперь называю себя и мужа (никому не удастся перещеголять нас в количестве скупаемых садовых решеток), завели пса. Теперь мы мистер, миссис и Билли Решетки.

К моменту написания статьи Билли прожил с нами только один день и одну ночь. Пока ведет себя безупречно. Разве что изорвал в клочья два юмористических журнала. Либо он не выносит сатиру, либо у него нет чувства юмора.

Я намерена дать Билли понять, что миссис Решетка не из тех, с кем такие фортели проходят. Порча юмористических журналов, как и любое иное нарушение дисциплинарного устава дома Решеток, впредь будет сурово караться. Кару еще предстоит определить. Я в курсе, что европейские суды уже считают преступлением, если собаку бьют по носу свернутой в трубочку газетой. Некий Кинг, плод запретной любви овчарки и дворняги, обратился с гражданским иском против своих владельцев, сославшись на посттравматический стресс вследствие удара газетой «Индепендент». Это судебное дело стало вехой в юриспруденции и ввергло нас, собаковладельцев, в состояние недоумения. Теперь, когда Билли глядит на меня своими ясными глазками, я гадаю: то ли он на меня смотрит с безусловной любовью, то ли планирует обратиться к своему адвокату, поскольку я случайно наступила ему на лапу? Ну вот, опять я за свое, очеловечиваю собаку. Он и провел-то у нас в доме каких-нибудь тридцать три часа. Откуда ему знать телефон адвоката? Все еще впереди.

Как-то в начальной школе учительница попросила класс вычислить, сколько лет нам будет в 2000 году. В моем случае ответ был пятьдесят три года — до смешного много, когда ты пребываешь в нежном возрасте с крысиными хвостиками. Столько не живут. И если я все же представляла себя пятидесятитрехлетней, то воображение рисовало неземное существо, внешне схожее с Меконом [29] , у которого мозги лезут из головы, но в серебряном скафандре с непременными острыми плечами. Обитала я в стеклянной башне на орбите, а передвигалась в своих фантазиях на летающей модели «Моррис-майнора» [30] .

Как вы уже, видимо, поняли, большинство этих футуристических образов я заимствовала из комиксов про Дэн Дэра, которые читала тайком, полагая, что они предназначены исключительно для мальчиков. Таких предрассудков в детстве у меня была туча. Объявления «Не стой под стрелой» я читала как «Не стой, подстрелю» и долгие годы верила, что, если забреду на стройку под башенный кран, меня тут же на месте прикончит злой сторож.

В комиксах пятидесятых годов масса историй о чудовищных кознях взрослых. Помню, хуже всех были балетные учительницы и смотрители маяков. Однако мой муж, который только что принес мне чашку чаю и увидел последнюю фразу, упорно настаивает, что в его литературном детстве смотрители маяков были сплошь добродушными стариками с белыми бородками, в толстенных свитерах и сапогах выше колен. Я не согласна. Ясно как божий день, что он путает злых смотрителей маяков с добропорядочными морскими волками. Я горой стою за детский образ бездушного смотрителя маяка, а муж требует привести «ну хоть один примерчик» из литературы. Я встаю из-за стола, шагаю в комнату, где у нас хранятся детские книги, однако перед закрытой дверью останавливаюсь, вспомнив собственное обещание младшей дочери: сюда не входить. Причина сложна и касается двух кошек и мусорного ведра. Я разворачиваюсь и возвращаюсь за стол.

Муж в гостиной смотрит мою любимую американскую комедию. Он хохочет; он начисто позабыл наш спор, а я теперь терзайся сомнениями. Не звякнуть ли друзьям — убедиться, что я не путаю седобородых и злобных смотрителей маяков с обаятельными чернобородыми контрабандистами?

Заглянув в гостиную, я вижу, что муж и Билли, наш пес, дрыхнут рядышком на диване. Заслышав мои шаги, он виновато спрыгивает: на диван ему нельзя. (Псу, а не мужу. Мужу на диван можно, но только вечером и при условии, что справился с поручениями по хозяйству.)

Не переключиться ли мне на учительниц балета? Надеюсь, с ними больше ясности. Уж эти-то точно были злые и частенько появлялись в комиксе «Банти», который я проглатывала каждую неделю. Балетные училки всегда звались короткими русскими именами, которым, разумеется, всегда предшествовало «мадам». Пусть в нашей статье это будет мадам Водка.

Строгая и элегантная, мадам затягивала волосы в пучок на затылке и появлялась в узком черном платье, с тростью в руке. Почти каждую неделю мадам Водка выходила из себя и орала на учениц, лупя тростью по полу студии.

— Зачем ты не танцеваешь, английский девочка? — орала она на мужественную балерину, которая терпела, глотая слезы, и не признавалась, что у нее сломана лодыжка.

Порой мадам Водку показывали в уединении ее спальни, где она тихо плакала над фотографией красивой девочки в пачке и с головным убором «маленького лебедя».

— Ольга! Ольга! Ты быть лучший всех! — рыдала она.

Может быть, эта Ольга — ее потерянная, а то и покойная дочь? Детское сердце оттаивало, и я даже сочувствовала мадам Водке, до самой последней картинки, где выяснялось — ага! — что на фотографии-то сама мадам Водка в зените славы, до того как сломанная лодыжка положила безотрадный конец ее блистательной карьере в Большом театре.