Девичьи сны - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Войскунский cтр.№ 91

– Юра, это после павловской сессии. Помнишь, мы говорили на днях: теперь, после разгрома Орбели, начнут всюду искать…

– Встает этот гад очкастый, Данилов, и говорит: Штейнберг топчет советскую науку. Топчет, видите ли! Дескать, наша наука только тем и занята, что выискивает приоритет, – такое заявление мог сделать только антипатриот, космополит…

– Юра, сядь. Не кипятись.

– Но Данилов – ладно. Завистник, бездарность. Но когда серьезные ученые, Котельников, Саркисян, обвиняют его в вирховианстве, в идеализме… Такое несут! Уши вянут! И ты посмотрела бы, с каким благородным негодованием…

– А Штейнберг что же – молчал?

– Если бы! Ему прямо говорили, чуть не упрашивали: признай ошибки, покайся. И не подумал! Я, говорит, в партию вступил в сорок втором, в блокаду… Он ведь зенитчиком был под Ленинградом, знаменитая батарея, полста сбитых самолетов… Обвинение в космополитизме, говорит, так же нелепо, как если бы я сказал, например, что Данилов украл микроскоп. С презрением отметаю. Что же до обвинений в отступничестве от павловского учения, то – ни одного же факта! Давайте говорить как ученые, а не как попугаи, затвердившие одну-две фразы! Вот так… еще больше взъярил собрание…

– Юра, а ты?

– Что я?

– Господи, фронтовики! Что же вы друг за дружку-то не заступаетесь?

– А кто я такой? Лаборант ничтожный. Разве мог помочь Штейнбергу мой голос?

– Нет, конечно… И потом, ведь это…

– Наверное, надо было все-таки… – Круглов мучительно потирает лоб. – Надо было мне взять слово, хоть это и нелепо… Рогачев! Вот кто мог бы помочь. Кандидат наук, завлаб, ему большое прочат в науке будущее. Но и он отмолчался.

– Юра, я понимаю, это опасно – идти против течения…

– Не знаю… Понимаешь, это какая-то не такая опасность, с которой мы управлялись на войне. Не явная…

– Да, да! Нельзя лезть на рожон. Ой, Юрка, перестань метаться! – Маша притягивает Круглова к себе. – Господи, какой потерянный! Обними меня…

Потом в постели они продолжают разговор. Круглов, дымя папиросой, размягченно философствует:

– Что есть жизнь? Жизнь есть радость слияния душ и тел. Эту радость дает женщина. Значит, жизнь – это женщина.

– Ну, знаешь, – посмеивается Маша, уткнувшись носом ему под мышку, – для нас это немножко наоборот.

– Тебе лишь бы спорить. Жизнь есть женщина! Машенька, давай поженимся.

– Ох, Юрочка, не торопись.

– Ну чего, чего ты тянешь? Пойдем завтра и распишемся. Все равно ведь не уйдешь от судьбы.

– Ты – моя судьба? – улыбается, потягивается Маша. – Как славно… Миленький, давай сперва устроимся, работать начнем… зарабатывать…

– Да заработаем! Я знаешь как буду вкалывать? Уф! И на хлеб с маслом заработаю, и на шмотки.

– Шмотки, Юра, мне нужны. – Она приставляет палец к его носу. – Я хочу быть хорошо одетой. – И, повторяя жест: – Хочу, чтоб мой муж не бегал в засаленном кителе…

– Завтра же отдам китель в чистку.

– И придешь на факультет в тельняшке? – смеется Маша. – Юрочка, потерпи немного. Получим распределение, устроимся – тогда и поженимся. Ладно? И хватит дымить. – Она отнимает у Круглова папиросу, тушит в пепельнице. – Юра, завтра же узнай, пришла ли на тебя заявка из института.

– Наверное, пришла. Но, понимаешь, Штейнберг из института уходит, а без него даже не знаю…

– Господи, какая разница? Работа без него не остановится. Дадут тебе тему, врубишься в нее, ведь ты, я знаю, упорный. Защитишь кандидатскую. Слышишь, Юрик?

– Знаешь, один знакомый парень зовет меня на мясокомбинат.

– Тебя не возьмут, – веселится Маша. – Ты недостаточно упитанный.

– Это да, – кивает Круглов. – Нет, Маша, правда. Ты не думай… На мясокомбинате серьезная биолаборатория, там вытяжки разные делают, препараты… ведется научная работа…

Маша смотрит на него удивленно.

– И ты пойдешь работать на мясокомбинат?

– И я, представь себе, пошел работать в лабораторию мясокомбината. Ты уже понимаешь, дружок, что меня интересовало: кожа органического происхождения. Вообще-то занимался я вытяжками из бычьей печени, из них делали лекарственные препараты. Но прежняя моя идея – превратить постепенный износ кожи в ступенчатый – не оставляла меня. Странная идея, не правда ли? Я возился с кожами, пробовал на них воздействовать разными химическими реактивами. Мне удалось добиться на какой-то срок консервации клеток, не успевших отмереть. Но все это было так… забавой, скажем, чудаковатого естествоиспытателя…

Между тем мы с Машей поженились. Она не одобряла того, что я предпочел высокоученому институту презренный мясокомбинат. Но куда ей было деться от меня? Судьба же!.. Летом 51-го года у нас родился сын. Белобрысый крикливый малый по имени Костя. Ну вот. Пока Маша была в декрете, я заменял ее в школе, где она преподавала биологию. Школа находилась недалеко от нашего дома, это облегчало положение, но все равно – крутиться мне пришлось здорово. Лаборатория, школа, магазины… Ничего, я поспевал. Боцманская закалка, наверное, помогла. Да еще помогала нам Машкина подруга детства Люба Куликовская, преподававшая в той же школе английский. Она нашего Костю обожала, у самой-то детей не было.

Ты, верно, хочешь спросить: а Штейнберг? Он уволился из института и уехал со своей Верой Никандровной на Кавказ. Они были завзятые альпинисты. По слухам, Леонид Михайлович напрочь ушел из науки и устроился где-то на Кавказе не то инструктором, не то проводником в горах.

И вот однажды осенью…

Круглов выпрыгивает из трамвая в дождливый вечер и устремляется в булочную. Купив хлеба, бежит в аптеку, там, заглядывая в список, справляется о лекарствах, покупает то, что есть, выскакивает на улицу.

Наконец добирается до дому.

Это та самая комната в коммуналке на улице Марата. Но теперь в ней что-то передвинуто, появилась детская коляска – плетеная корзина на колесах. В углу над электроплиткой сушатся на веревке пеленки.

Маша, в зеленом халатике, с небрежно заколотой белокурой гривой, склонясь над тахтой, перепеленывает хнычущего Костю. Ей помогает Люба Куликовская, толстушка в очках.

– Как ты думаешь, это нормально, что он так много писает? – говорит Маша.

– Не знаю. – Люба поднимает брови. – По-моему, нормально.

– Здравствуйте, мужчина и женщины! – возглашает Круглов, входя в комнату.

– Юра, не подходи к ребенку! – говорит Маша. – Ты холодный с улицы.

– Я не холодный, но мокрый. Впрочем, не я один, судя по вашему занятию. – Он принимается выгружать из сумки покупки. – Картошка, хлеб, пельмени…

– Детскую присыпку купил?

– Да, вот она. И бинты есть.