Возлюбленная тень - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Милославский cтр.№ 50

Борис Израилевич оказался субъектом эпохального случая, который я сейчас и расскажу, сделаю нашим общим достоянием, чтобы не прерывалась ткань исторического фона.

Осенью 1942 года Председатель Государственного комитета обороны вызвал к себе тогдашнего наркома танкостроения товарища Малышева – и спросил:

– Почему ты такие плохие танки делаешь?

– Не я, товарищ Сталин, – отнекивался нарком, – это Зальцмана, заместителя моего, упущение. И начКБ ихнего, Липского.

– Что ты имеешь в виду, подлец? – спросил Председатель.

– Не дороги им наши интересы, ташкентским героям . – Нечего сказать – плохи танки. Но Председатель любит народную мудрость, понимает ее истоки. Все одно загремел, а вдруг – проскочит.

– Позови начальника конструкторского бюро Липского, – сказал Председатель секретарю и загадочно усмехнулся: любил Председатель народную мудрость, как правильно предполагал товарищ Малышев. Но больше этой мудрости любил Председатель превращать человеков в их собственные, человеческие, экскременты – так, чтобы ничего, кроме курящейся горочки, не оставалось. Этим лишний раз подтверждал для себя Председатель ошибочность идеалистического мировоззрения.

Ввели начальника КБ товарища Липского.

– Мне будет приятно, – сказал Председатель, – если ты, дорогой Борис Израилевич, примешь посильное участие в нашем дружеском споре с твоим руководителем товарищем Малышевым. Вопрос в следующем: я позволил себе поинтересоваться, почему танки, за выпуск которых товарищ Малышев несет полную ответственность, такие хреновые. В ответ товарищ Малышев впал в великодержавный шовинизм, затем – выявил себя великорусским держимордой, свалил ответственность на твоего непосредственного начальника и брата по крови товарища Зальцмана. Мне хотелось бы знать твое мнение, товарищ Липский. Я думаю, что бывший нарком Малышев – агент гестапо, обманом втершийся в наше доверие. А ты как думаешь?

– Не в моих правилах умалять вину врагов народа, подобных гестаповцу Малышеву, – ответил Борис Израилевич. – Но если я верно понял вашу мысль, товарищ Сталин, дело не в разоблаченном враге, а в результатах проведенного вами дознания: мерзкий предатель Малышев под напором неопровержимых доказательств назвал своего сообщника – эсэсовца Зальцмана. Вот вопрос, который стоит сейчас на повестке дня.

Помолчал Председатель, обдумывая положение, в которое поставил его Борис Израилевич. Взял со стола мраморную забалбаху – пресс-папье – и стукнул ею товарища Малышева по башке. И попросил всех выйти.

Никого не сужу, никого не сужу – тем паче действующих моделей русской истории, одетых в защитных оттенков диагональ. Этот гиперреалистический мобиль под названием «Маленький Сосо и его наркомы», что в сегодяшней смещенной семантике звучит еще смешнее, чем прежде, – зачем я изобразил его здесь с такою зловещей серьезностью, с такой горькой иронией?

«К чему все это?» – как отвечали черниговские девушки на танцплощадке тем из командировочных, которые интересовались их именами. Мы ж с тобой, Анечка, никакого Зальцмана и Борис Израилевича знать не знали, слыхом не слыхивали, видом не видывали – у нас взгляды на жизнь не совпадают.

Налил тебе Миша Липский виски и пепси добавил. Что там пить – один глоток. И ты сделала четверть глотка – и последовал перерыв на долгое время, а Миша Липский лобзал тебя на овальном диване, лобзал и заводился, не видя ни грудей твоих, ни родинки у расхода спины, ни голубизны подкожной за коленками, ничего. Видел Липский только одно: как проникает он в тайны Есенина, во взаимопроникающую, поливалентную их глубину, в немыслимое по своей недоступности круговерчение – и понимает, чем и как они его победили, заставили заявить на имя Председателя их Комитета… А это проблядь, стукачиха, ей все равно, кому давать, – и я пойму, пойму, пойму, догадаюсь, откуда позор мой и лязганье в сердце, откуда мокрота ладоней и бесконечные слова в кислой пенке. А ты, демократический божок, я т-тебя сделаю, храбрец, смотри! Вот, помойка твоя подо мной – я вас всех пойму: сначала всех, потом себя…

Анечке было неудобно сказать мужику, что она его не хочет. В таких случаях сопротивляться глупо и противно. Если он не понимает, что она, Анечка, на него совершенно не реагирует, сухая, – пусть ему будет хуже. Она лежала, засматривая поверх Михайловых молочных плечей.

Михаил через минуту вскочил, надел свое бело-голубое, очки перекошенные поправил, закурил. Анечка спокойно присела, допила согревшуюся смесь, надела трусики-лифчик – взяла сигарету, втянулась в колготки – прикурила: Михаил дернулся по направлению к зажигалке, но не успел. На комбинации дегенерат оторвал бретельку – нечеловеческая, бля, страсть! Анечка откопала в сумке булавочку, закрепила. Юбка, свитер, сапоги. Сапоги надо завтра нести чинить.

Молчит – усталый, но довольный, подонок!

– Уже почти двенадцать, – сказала.

Михаил проверил ее по своим часам, забродил по комнате.

– Я боюсь, между прочим, сама идти. Может, ты меня все-таки подвезешь? А то получится, что ты меня не только изнасиловал, но и убил.

Они его поимели. Сейчас она пойдет в милицию или закричит, высунется в окно, в дверь. Сионист-насильник, зверь агрессивный. Нравы хозяев из Тель-Авива.

– Кто тебя насиловал?!

– Ты. Ты не видел, что я тебя не хочу? Зачем ты лез? Я с тобой драться должна?!

Да нет, ничего не будет, куда там она пойдет, в милиции разве что обрадуются, для проверки еще разочек шпокнут всей бригадой. Немытое демократическое содружество. Она не самая, так сказать, чистоплотная женщина в мире. Их давно знают, не поверят… Я, кстати, тоже изменник родины, но котируюсь иначе: Арон правильно говорил, что никакого зла к нам не испытывают: уезжают? И черт с ними! А не выпускают из-за своих обормотских принципов.

– Мне не следует ехать так поздно… Если хочешь, я дам тебе на такси.

– Галантный ты… Хорошо, я вызову.

Пошла, как у себя дома к телефону, что-то она его заприметила быстро, ага, она знает , где он стоит.

– Не стоит вызывать отсюда. Телефон прослушивается.

– Что ты говоришь? Господи, кому ты нужен…

Я? Что ты знаешь, проститутка, кому я нужен ?! Я? Ты сейчас уйдешь, а мне будут звонить члены английского парламента с Лубянки, все евреи братья, в будущем году в Иерусалиме, проститутка!

– Ты знаешь, Хана, когда я агитирую женщин ехать в Страну – всегда говорю, что там женское белье прекрасное. Помогает! А тебе и не знаю, что сказать, – белье у тебя и так в большом порядке.

Комплимент. Божечки, вот тоже несчастный, чего он так боится, они его специально не отпускают. А он с ума скоро сойдет: закомплексованный до предела.

– Ладно, агитатор, пока. Не бери в голову, бери сам знаешь куда… До свидания, Миша, не обижайся – ты очень хороший. Приходи в гости. Мы, наверное, тоже скоро подадим.

– В добрый час. Я приду, проконсультирую…