Скользящие в рай - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Поляков cтр.№ 51

– Что – опять?

– Опять… это самое?

Англичанин выдохнул, сцепил пальцы и, провернув зрачки в орбитах, терпеливо продолжил:

– Понимаешь, кэпитэл не должен брать политик. Влиять – о да, да! – то есть нет! – влиять на политик нельзя. Иначе нет никакой демократия. Сами люди должен становиться другие. Вот ты, и я, и Тамара – мы все должны опять родиться. Потому что демократия – это будущее. Пока еще. Пока еще! Не опять! Это стремление, вектор. И люди понимают это. И поэтому они не согласны. Но они не новые люди. Они хотят становиться новыми. И они делают протест на несправедливость. У людей в обществе нет понимания. Но мы должны учиться понимать друг друга.

– Зачем?

– Что?

– Зачем мы должны учиться понимать друг друга?

– О, как же? – разволновался англичанин. – Если все люди понимают друг друга, то они могут договариваться. Если они могут договариваться, то они могут управлять свою жизнь. Если они могут управлять свою жизнь, то нет больше протест, потому что есть справедливость, порядок. Кэпитэл – бизнес, народ – политик. Все хорошо. Это демократия. Я понимаю, что так сейчас нет. Но так надо, так будет, я верю.

На этих словах Глеб одарил англичанина вялым взглядом и тяжко оперся на локти.

– Бедный, бедный провинциал, – вздохнул он.

– Что такое провинциал? – спросил Албин, прерванный на полуслове.

Оцепеневшая, казалось бы, уже насовсем Тамара сразу ожила и, схватившись за съехавшие набок круглые очки, «перевела» по-русски:

– Провинциал – это человек, живущий на периферии. – Потом, секунду подумав, уточнила: – То есть в провинции.

Где-то глухо ударил одинокий колокол, потом еще раз. Гул его – пустой, монотонный – поплыл стороной, удаляясь и затихая, не вмешиваясь в беспорядочный гомон таверны.

– Что это? – удивился Глеб. – Ночью…

– А дурачок наш, Степка, – охотно пояснил подоспевший хозяин заведения, любовно располагая блюда по столу. – Начали церкву строить, да на полуделе бросили – денег не хватило. Успели только вон колокольню выставить, правда, без креста, на крест тоже не хватило, а колокол на нее дачник один богобоязненный навесил, за свои. Из новых – Иван Осипыч Румянцев, не слыхали? Водочку гнал – чудо была что за водочка. Убили его конкуренты. Знать, не сподобил Господь грешки спустить, так-то вот. – Довольный сделанной сервировкой, хозяин выпрямился, прижимая поднос к животу. – А Степка повадился на колокольню влезать и колокол трогает. Звонарем себя представляет. Случается, и ночью двинет, как видите. Такое вот беспокойство.

– Вы бы двери в колокольне на замок запирали, – посоветовал Глеб.

– Так нету дверей. Не сделали.

Виляющей походкой барной шлюшки вернулась наконец Лиза и, загадочно улыбаясь, плюхнулась в кресло, сунула в губы длинную, тоненькую коричневую сигарету, потом, спохватившись, выдернула ее изо рта, опрокинула стопку текилы, слизнув соль с руки, задвинула сигарету обратно и знаком, обращенным в пространство, потребовала огня. Озадаченный таким внезапным преображением, Глеб щелкнул зажигалкой.

– Всегда хотел жить в таком маленьком поселке, – сказал он, показывая на окно, за которым фонари освещали опрятные фасады вековых зданий в провинциальном стиле. – Здесь хорошо отдыхать и стариться. Все – мимо. Грязь, суета – мимо. Можно услышать вечность и даже примириться с ней.

– Не ожидала, что вы романтик, – рассеянно промурлыкала Лиза. – Англия полна подобных городков. В них такая скука. Такое впечатление, будто все происходит как бы в рапиде.

– В рапиде… Это очень хорошо, наверное. Можно все подробно рассмотреть, пощупать, а?

– Примириться с вечностью, как вы говорите, – фыркнула девушка. – По-моему, вечность никуда от нас не денется. Рано или поздно. Вот и нечего к ней особо прислушиваться. Жить надо быстро.

– Да-да, живи быстро и быстро умирай. Есть такое выражение.

– Есть?

– Есть. – Глеб взял ее за локоть и, не отрывая пристального взгляда от ее слегка подрагивающей ладони, спросил с холодной полуулыбкой: – Чего вы хотите?

Лиза ковырнула вилкой рыбину, проглотила маленький кусочек сочного розового мяса и ответила несколько заторможенно:

– Мне легче перечислить то, что я не хочу. – Она помолчала, потом вытянула локоть из пальцев Глеба и усмехнулась. – Вы, кажется, предлагали выпить на брудершафт? Это, по-моему, немецкое слово. Оно означает – братство. А давайте попробуем лучше на швестершафт.

– Давайте, – согласился Глеб. – Пусть будет с привкусом феминизма.

Он разлил текилу по стопкам. Они выпили ее и поцеловались, предварительно посыпав друг другу губы солью. Албин крикнул «Браво!» и вознамерился проделать то же самое с Тамарой, которая не сразу поняла, чего от нее хотят, а когда поняла, то очень обрадовалась. Сразу сделалось развязней и веселей.

– Теперь, Глеб, я буду тебе тыкать. – Лиза ткнула его пальчиком в плечо.

– Это сближает, девочка. – Он сыто откинулся на спинку кресла.

– Не надо называть меня девочкой. Поверь, я давно уже не девочка.

– Почти забыл о твоем женихе.

– Я – тоже.

– Когда ты хочешь, чтобы я тебе о нем напомнил?

– Я тебе уже надоела?

– Нет.

– Тогда не напоминай. Это ведь – так… Им хочется.

Глеб не стал углубляться в эту тему. Он усмехнулся, глядя, как Тамара пытается притулить голову к острому, неудобному для таких нежностей плечу англичанина с выражением законного права на засыпающем лице, и сказал с оттенком сочувствия:

– Она ведь ничего не ела.

– Здесь можно брать комнату? – Албин вытянул шею в поисках хозяина заведения. – Бедньяшка сильно устала, – почти шепотом выдавил он запомнившуюся литературную фразу. Его широкая, вся в венах, ладонь ласковой ощупью, чтобы не потревожить, нашла на Тамаре очки, бережно поправила их и прикоснулась к румяной щеке.

Когда Албин под заботливым приглядом хозяина уводил Тамару по крутой скрипучей лестнице наверх, та то и дело просыпалась, скашивала замыленный глаз в сторону Лизы и, грозя ей скрюченным пальцем, заверяла то ли себя, то ли ее: «Я перевожу, перевожу»…

– Кто это? – спросила Лиза через минуту после того, когда они наконец скрылись из вида.

Глеб пожал плечами, и неожиданно оба покатились со смеху. Мягкие, цвета спелой пшеницы волосы девушки рассыпались по груди Глеба. Он безотчетно взял на ладонь густую прядь и поднес к лицу, вдохнул терпкий аромат свежей ухоженности и ощутил нарастающую волну глухого возбуждения самца.

Лиза перестала смеяться, не отрывая лица от его груди, спросила:

– Что ты делаешь?

– Разглядываю твои волосы.

– Зачем?