Умереть в Париже. Избранное - читать онлайн книгу. Автор: Кодзиро Сэридзава cтр.№ 98

Вернувшись в гостиницу, я не утерпела и, сняв телефонную трубку, набрала номер института Кюри. И, уже набрав, вспомнила, что в институте каникулы и мужа наверняка там нет. Однако мне ответили:

— Мсье Миямуру? Подождите, пожалуйста.

Затем в трубке прозвучал мягкий голос:

— Миямура слушает.

Эти сказанные по-французски слова пронзили всё моё существо, отозвались в каждой клеточке моего тела, я так растерялась, что не могла вымолвить ни слова.

— Миямура слушает, — нетерпеливо повторил он по-французски, и я наконец ответила:

— Это Синко.

Даже по телефону я почувствовала, как он был поражён, и тут же из моих уст, словно прорвав плотину, полились стремительным потоком слова:

— Скажи, вы здоровы? Марико не больна? Мне просто захотелось услышать твой голос. Разве у вас в институте нет каникул? Скажи же хоть что-нибудь, я очень беспокоюсь. Я просто голову потеряла от волнения.

— Ты говоришь из Монтерея?

— Ты не приехал не потому, что Марико заболела? И почему мадемуазель Рено не пишет мне?

— Несколько дней назад Марико немного простудилась, но уже поправилась. Кажется, мадемуазель Рено на днях отправила тебе письмо. А моё что, до тебя не дошло? Сейчас самый ответственный момент в работе, надо сделать ещё кое-какие опыты, и можно будет обобщать результаты. Институт на каникулах, но они вошли в моё положение и разрешили продолжить работу. Завершив эти эксперименты, я уже не буду так занят и обязательно навещу тебя, а там уже и домой можно будет возвращаться. Потому-то я так и спешу. В одном медицинском журнале скоро выйдет моя статья, это тоже отняло довольно много времени. А как ты, повышается у тебя температура?

— Нет.

— Говорят, у вас там полно снега, но воздух от этого только чище, это очень полезно для твоего здоровья. Потерпи ещё чуть-чуть. Ты хоть немного поправилась?

— Да.

— Марико тоже набрала в весе. Она стала такой славной. Уже начинает говорить. Ну, не то что говорит, а просто реагирует мимикой и жестами на наши слова. Очень смышлёный ребёнок. Даже теперь в погожие дни её выпускают в сад, и она так внимательно смотрит, как качаются ветки каштана, обращает внимание на каждую мелочь. Пытается произносить разные слова. И самое первое слово, которое она запомнила, было "маман". Увидит кого-нибудь и зовёт: "Маман!"

Я изо всех сил прижимала к уху трубку. Провод обмотался вокруг шеи, но меня это не заботило, мне казалось, что вместе с голосом Миямуры в меня вливается жизненная энергия, и мне не было грустно, хотя по щекам почему-то текли слёзы. Услыхав, как он зовёт меня:

— Синко, Синко! — я поспешно вытерла слёзы и прошептала:

— Так ты говоришь…

— Ты правда хорошо себя чувствуешь?

— Правда… Настолько, что даже могу путешествовать.

— И всё-таки… Береги себя. Что ты ещё хотела спросить?

— Мне просто захотелось услышать твой голос. Жаль, что я не могу увидеть тебя… — Сказав это, я невольно прикрыла трубку ладонью. Если бы он спросил: "Откуда ты звонишь?" — я бы призналась ему, что нахожусь в отеле "Регина", но Миямура повторил:

— Потерпи ещё немного, постарайся поскорее выздороветь.

Прикрыв глаза, я просто слушала его голос. А потом опустила трубку.

На следующий день я благополучно вернулась в санаторий. Может быть, настанет время, когда я признаюсь ему, что сумела взять себя в руки и уехать из Парижа, так и не встретившись с ним, а он похвалит меня… Мне не хотелось пугать его, доставлять ему лишние хлопоты. Я ещё надеялась стать его Марико. Я убедилась в его любви и радовалась, что близок день, когда он завершит свои эксперименты и мы все втроём сможем вернуться в Японию. И я приехала из Парижа такая воодушевлённая, охваченная таким сильным желанием выздороветь во что бы то ни стало, что доктор Боннар, осмотрев меня, остался доволен. Конечно, я свела на нет его более чем двухнедельные усилия, но особенного ухудшения он не обнаружил…

С тех пор прошёл месяц. Я спешила в церковь, осторожно, чтобы не поскользнуться, ступая по снежной тропинке. У меня разрывалось сердце, когда я представляла себе, как ты всем говоришь "маман", ведь ты, наверное, просто бессознательно ищешь мать. Но я заставила себя отвлечься от этих мыслей и возблагодарила Бога за милость — ведь я могу хотя бы справить твой день рождения. Встретившись со священником, я попросила разрешения внести небольшую сумму на свечи. Ещё я попросила, чтобы тебя благословили, хотя не знаю, есть ли такой обычай у католиков. "Всё равно, — думала я, — пусть даже этот чужеземный священник и посмеётся про себя над глупой женщиной, ему должна передаться чистота и искренность моих чувств". Шестидесятилетний худощавый патер охотно принял деньги и стал расспрашивать меня. Тихо и неторопливо беседовал он со мной, глядя мне в лицо своими спокойными добрыми глазами, и я, осмелев, подробно отвечала на его вопросы. "Я сделаю для вас всё, что в моих силах", — пообещал он мне, и, покорённая теплотой, прозвучавшей в его голосе, я решила сразу же обратиться к нему с просьбой.

А попросила я его найти для меня преподавателя французского, с которым я могла бы заниматься два-три раза в неделю.

Похоже, что он ожидал услышать совсем другое и был немало разочарован, но, так или иначе, обещал подыскать подходящего человека…

Я и сама не понимаю, почему мне вдруг пришло в голову просить его найти учителя. Но мне казалось, что я должна начать заниматься чем-нибудь, а не сосредоточиваться на лечении. И ещё я хотела отметить этим твой первый день рождения.

Мне не хотелось сразу же возвращаться в санаторий. Спустившись в город, я купила цветы, чтобы поставить их перед твоими фотографиями. Каких только цветов не было в маленьком цветочном магазинчике, окружённом заснеженными вершинами! Их привезли из далёких южных стран, и я не знала их названий, но они внушали надежду — значит, где-то уже началась весна… Перед цветочной лавкой была маленькая почта. Я вошла туда и отправила тебе телеграмму: "Целую. Маман". Это было моё первое послание тебе.

От почтового отделения до санатория не так уж близко, да и идти надо в гору, поэтому, ещё немного спустившись, я наняла сани, и они повезли меня вверх по горной дороге. К саням были привязаны маленькие серебряные бубенчики, они звенели чисто и звонко. Прислушиваясь к их звону, я прижимала к груди южные цветы и повторяла про себя слова колыбельной, которую слышала в детстве. Ах, как бы мне хотелось спеть её тебе! Я чувствовала себя такой счастливой, но, увы, это было всего лишь мгновение! Стоило мне вернуться в санаторий, и я вспомнила, что больна, что должна выйти на балкон, лечь в шезлонг и принимать воздушные ванны. Я должна забыть о тебе, обо всём на свете, отрешиться от всех желаний и бороться с болезнью.

Однако до поздней ночи я всё ждала — не придёт ли ответная телеграмма? Я представляла себе, как, прочитав мою телеграмму, мадам Демольер станет рассказывать тебе о твоей маме, которая теперь так далеко, и, может быть, Миямура пожалеет меня и пошлёт мне ответ. Но отправить телеграмму можно было только из города, а Миямура наверняка вернулся из института уставшим… Скорее всего, сегодня мадемуазель Рено тоже осталась к ужину и они устроили для тебя весёлый праздник… Интересно, где мы будем праздновать твой день рождения в будущем году?