Умереть в Париже. Избранное - читать онлайн книгу. Автор: Кодзиро Сэридзава cтр.№ 38

— Оказанные тебе благодеяния следует вернуть бедным людям.

Из своего первого жалованья я дал ей пятьдесят йен, чтобы она сшила себе мягкое одеяло, но она сказала:

— Я в этом году буду "призвана" (то есть умру), поэтому ни к чему мне обзаводиться новым одеялом.

И через некоторое время раздала эти пятьдесят йен. Встречая новый год, она говорила всем, точно в шутку: "В нынешнем году я буду призвана!" Вот уже десять лет она была слепа, но не оставляла усилий узреть Бога, а потому постоянно жила лицом к лицу с какой-то мистической тайной. Может быть, она и в самом деле что-то такое прозревала?.. С конца весны всегда бодрая бабушка начала недомогать. Сколько ни уговаривал я её показаться врачу, она твёрдо отказывалась, говоря: "Ещё не время". Когда прихожане хотели молить Бога о её выздоровлении, она говорила: "Не досаждайте небу просьбами!" — и весь день, сидя в углу храма одна, думала о чём-то своём.

Но в начале осени она по собственному почину попросила отвести её к врачу. В результате обследования у неё обнаружилась уремия. Болезнь, видимо, перешла на голову, она стала заговариваться, и, получив сообщение, что ей уже ничто не поможет, я как-то воскресным днём навестил её в последний раз. У неё и впрямь было что-то слегка не в порядке с головой, но она лежала тихо, и то, что говорила, не было похоже на речи умалишённой. В оба её рукава были напиханы аккуратно сложенные бумажки, которые она принимала за денежные купюры, радуясь, что может сколько угодно помогать беднякам.

— Цены на рис сейчас подскочили, но это ничего… — говорила она. — Не надо беспокоиться. Все смогут вдоволь наесться. Эти деньги даны мне от Бога, поэтому не стесняясь раздайте их нуждающимся. Бедность страшная вещь, но Бог в первую очередь блюдёт бедняков.

И ещё:

— Что с нами будет?.. Пожар… Надо бежать!.. Ничего с собой не берите, спасите хотя бы себя… Жизнь — драгоценность… Позаботьтесь о детях. Дети ведь не наша собственность, они нам доверены Богом. Большой пожар, но сохраняйте спокойствие!

И ещё:

— Страшное землетрясение… Соберите всех и бегите в горы! Идёт цунами. Даже если погибнет всё ваше добро, не беспокойтесь! Ведь Бог дал нам столько денег… Сказано, Бог каждое зерно возвращает сторицей, по добродетелям нашим дано нам так много!

Говоря это, она показывала, что у неё кое-что припрятано в рукавах.

На третий день она тихо скончалась, восьмидесяти лет, в радости за отплаченные Богом добрые дела. После её смерти я почувствовал себя осиротевшим. Родная деревня как будто перестала для меня существовать. Но в то же время я как-то успокоился. На мою душу снизошло что-то вроде умиротворения, как будто я был отпущен на свободу. Тогда только я понял чувства друга, который сказал мне, что воспринимает смерть матери как избавление. Когда юноша вдруг осознаёт, что отныне может жить, думая лишь о себе, он испытывает не столько одиночество, сколько радость новообретённой свободы.

В тот же год зимой в Нумадзу случился большой пожар, в Ганюдо выгорело процентов девяносто домов. В тот день я находился в служебной командировке в префектуре Нара и остановился в гостинице "Нара". Меня послали на месте разобраться с арендным конфликтом, но, чтобы согласовать свои действия в префектуральном управлении, мне пришлось задержаться в гостинице. Неожиданно я встретил там С., знавшего М. по семейным связям. В тот вечер светила ясная луна, и мы с С. до поздней ночи гуляли по парку, беседуя о М. С. настойчиво уговаривал меня поехать в Германию. Но это было совершенно нереально. В конце концов он заночевал в моём номере на соседней кровати. На следующий день я вместе с помощником инженера из управления посетил арендатора, бывшего зачинщиком одного из крупных конфликтов. Против моих ожиданий, он не был молод. Это был крестьянин по меньшей мере лет шестидесяти. Слушая его простодушные, яростные слова, я со стыдом вспоминал, как накануне всю ночь напролёт разглагольствовал о своей возлюбленной, живущей в Германии.

На обратном пути из командировки я заехал в свою деревню.

Дом, в котором я вырос, сгорел. Сгорел храм, построенный кровью и потом моих родных. Казавшаяся раньше такой большой, Ганюдо, превратившись в выжженную пустыню, стала маленькой, ютящейся на берегу моря деревушкой. Высокая ива, стоявшая перед домом и всегда служившая для нас ориентиром, также сгорела. Все мои воспоминания были начисто стёрты с лица земли. В храме на полке у двери должен был лежать дневник, который я вёл на протяжении пяти лет, пока учился в средней школе. Там же должен был храниться отпечатанный на мимеографе самодеятельный журнал, который я самоуверенно выпускал вместе с однокашниками и учащимися младших классов. В нём мы публиковали свои впечатления о прочитанном, подражательные рассказы, и совсем недавно мне захотелось его перечитать. Увы, всё сгорело. В ту ночь светила луна, но дул сильный западный ветер, и когда на морском берегу начался пожар, никто не успел опомниться, как огонь уже распространился по всей деревне. Вытаскивать вещи не было времени, дяди с трудом успели выбежать из дома и спасти свою жизнь.

— Всё произошло в точности так, как говорила бабушка перед смертью. Мы знаем, что Бог нам поможет, и не отчаиваемся, — говорили дяди, дрожа от холода в жалкой лачуге, уверенные в скором возрождении.

Вернувшись в столицу, я попросил у И. взаймы пятьсот йен и послал их дяде Санкити. Тётка приняла их, вероятно посчитав платой за обучение.

Мне хотелось с головой уйти в работу. Я серьёзно думал о том, что, если буду вести праведную жизнь, Бог в награду позволит мне в будущем жениться на М. Я был счастлив работать под началом человека с таким удивительным характером, как Кодайра Кэнъити. Он только что вернулся из Европы и исповедовал прогрессивные взгляды. Над ним стоял идеалист Исигуро. По деревням, как буря, проносились конфликты. С душевным трепетом я посвящал всего себя работе. При этом я вовсе не думал о том, что я — чиновник, что в будущем могу дорасти до секретаря или начальника отдела…

3

Комната в министерстве, где находилось моё рабочее место, называлась арендным сектором.

Из всего, чем ведал отдел аграрной политики, мы занимались лишь делами, связанными с крестьянами-арендаторами, поэтому нашу комнату звали просто "арендаторской". Это была тёмная комнатушка на третьем этаже в глубине огромного здания министерства. Отдел аграрной политики располагался на втором этаже, там же сидел и начальник отдела, поэтому наш сектор был удалён от надзирающих глаз, что, разумеется, располагало к праздности. Там царила атмосфера своего рода научной лаборатории.

Начальником сектора, в то время в звании секретаря, был Кодайра Кэнъити, довольно странная личность. Под его началом служил специалист по праву постоянной аренды улыбчивый профессор Оно Такэо (впрочем, в то время он ещё не был профессором агрономии).

Дела, имеющие отношение к законодательству, находились в обязанности Куботы, окончившего за год до меня юридический факультет Императорского университета. Саката и Танабэ, также на год раньше окончившие сельскохозяйственный факультет по специальности "экономика сельского хозяйства", справляли обязанности, связанные с сельским хозяйством. Кубота стремился воспитать в себе качества отличного чиновника, а Саката и Танабэ уже в то время серьёзно изучали: первый — крестьян-собственников земли, второй — право частной собственности на землю (я слышал, что оба они ныне влиятельные авторитеты в своих областях). Я втайне мечтал заняться изучением сельскохозяйственных профсоюзов. Под нашим началом было несколько молодых помощников. Таким образом, царившая в нашей комнате атмосфера напоминала не столько присутственное место, сколько научную лабораторию. И сам начальник отдела Исигуро всячески поощрял наши самодеятельные изыскания.