Запретные удовольствия - читать онлайн книгу. Автор: Юкио Мисима cтр.№ 7

В то же время в мягкой округлости плеч, в невинной наготе груди, в обаянии губ – во всех этих внешних чертах была какая-то загадочная, не поддающаяся определению неиспорченность, о которой упоминал Уолтер Патер [14] в связи с восхитительным рассказом тринадцатого века «Амис и Амалия», как о некой «неиспорченности раннего Ренессанса». Сунсукэ увидел признаки последнего и невообразимо таинственную и хорошо развитую эту самую «неиспорченность» в очертаниях тела юноши перед ним.

Сунсукэ Хиноки ненавидел всех молодых людей в мире. Однако эта красота помимо желания лишила его дара речи.

Обычно он имел плохую привычку тотчас же связывать красоту со счастьем; однако заткнула рот его негодованию в этом случае, по-видимому, не совершенная красота юноши, а то, что, как он предполагал, должно было бы быть его полным счастьем.

Юноша посмотрел в направлении Сунсукэ. Затем он скрылся из вида, спрятавшись за скалой. Через некоторое время появился снова в белой рубашке и консервативных синих саржевых брюках. Посвистывая, он начал подниматься по тем самым каменным ступеням, по которым только что спустился Сунсукэ. Сунсукэ встал и пошел за ним. Молодой человек еще раз обернулся и посмотрел на старика. Вероятно, это был эффект летнего солнца, светящего ему на ресницы, но его глаза казались совсем темными. Сунсукэ удивился, почему юноша, который так блистательно сиял прежде в своей наготе, теперь утратил счастливый вид, если не сказать больше.

Юноша пошел по другой тропинке. Становилось все труднее поспевать за ним. Уставший старик стал спускаться по тропе, испытывая сомнения, что у него хватит сил следовать за бодро шагающим молодым человеком и дальше. Вскоре поблизости от заросшей травой лужайки в роще он услышал сильный мужской молодой голос:

– Все еще спишь? Ты меня удивляешь! Пока ты спала, я плавал в открытом море. Давай, просыпайся и пойдем назад.

Под деревьями стояла девушка. Сунсукэ пережил потрясение оттого, что, как ему показалось, она очень близко. Она вытянула над головой тонкие руки. Несколько пуговиц на спине её синего девичьего европейского платья расстегнулись. Сунсукэ увидел, как юноша застегивает их. Девушка стряхнула прилипшие к подолу сухую траву и землю. Сунсукэ увидел её профиль. Это была Ясуко!

Сунсукэ в изнеможении тяжело опустился на ступеньки. Он достал сигарету и прикурил её. Для этого эксперта в искусстве ревности не было ничего необычного в том, чтобы чувствовать смесь восхищения, ревности и поражения. Но на сей раз сердце Сунсукэ было занято не Ясуко, а юношей, красота которого была такой редкостью в этом мире.

В этом совершенном юноше сосредоточились все мечты юности некрасивого писателя, – мечты, которые он прятал от посторонних глаз. Ом упрекал себя за них. Расцвет интеллекта, время, когда он начинает расти, – вот тот яд, который, как он полагал, отравляет существование молодого человека, ощущающего, что его молодость уходит у него на глазах. Юность Сунсукэ прошла в бешеной погоне за молодостью. Действительно, что за глупость!

Юность мучает нас всевозможными надеждами и огорчениями, но, по крайней мере, мы не осознаем, что наша боль — это обычные мучения юности. Сунсукэ, однако, провел всю свою юность, понимая это. Он строго-настрого исключил из своего образа мыслей, из своего сознания, из своего теоретизирования по поводу «Литературы и юности» все, связанное с неизменностью, универсальностью, общими интересами, все, что, к несчастью, так хрупко, – короче говоря, романтически вечно. До некоторой степени его глупость заключалась в шутовском, импульсивном экспериментировании. В то время его единственной излишне оптимистичной надеждой было то, что ему повезет настолько, что он сможет увидеть в своей собственной боли совершенную, доведенную до конца боль юности. И не только. Он желал увидеть в своей радости абсолютную радость. В итоге он видел в ней силу, необходимую человеку.

«На этот раз меня нисколько не волнует, что я потерпел поражение, – размышлял Сунсукэ. – Он — обладатель универсальной красоты молодости, он живет, купаясь в лучах человеческой жизни. Он никогда не будет осквернен ядом искусства или подобными глупостями. Он – мужчина, рожденный, чтобы любить и быть любимым женщиной. Ради него я с радостью удалюсь с поля брани. Более того, я рад этому. Я большую часть своей жизни провел в борьбе против красоты, но приближается время, когда красота и я пожмем руки в примирении. Насколько я могу судить, само небо послало мне эту пару».

Двое влюбленных приближались к одинокой колонне внизу узкой тропы. Ясуко первая увидела Сунсукэ. Она и старик смотрели друг другу в лицо. В глазах его была боль, но губы улыбались. Ясуко побледнела и потупила взгляд. Все еще глядя в землю, она спросила:

– Вы приехали сюда работать?

– Да. Я только что приехал.

Юноша вопросительно посмотрел на Сунсукэ. Ясуко познакомила их.

– Это мой друг Юити.

– Минами, – сказал юноша, добавив свою фамилию.

– Услышав имя Сунсукэ, молодой человек нисколько не удивился. Сунсукэ подумал: «Вероятно, он слышал обо мне от Ясуко. Потому-то он и не удивился. Мне больше бы понравилось, если бы он никогда не удосужился взглянуть на мое собрание сочинений в трех изданиях и никогда не слышал моего имени».

Они втроем поднимались по каменным ступеням парка в совершенном спокойствии, праздно болтая о том, что курорт кажется пустынным. Сунсукэ оставил свою сдержанность. Он не питал склонности к легким шуткам, как светский человек, но был вполне весел. Все трое сели в нанятый им автомобиль и поехали назад в отель.

Они поужинали a trois [15] . Это была идея Юити. После ужина они расстались и разошлись по своим номерам. Позднее Юити, казавшийся высоким в гостиничном кимоно, появился у двери комнаты Сунсукэ.

– Можно войти? Вы работаете? – спросил он из-за двери.

– Входите.

– Ясуко надолго засела в ванне, а мне скучно, – сказал юноша в своё оправдание. Однако его темные глаза стали более печальными, чем были днем. Инстинкт художника подсказал Сунсукэ, что за этим последует какое-то признание.

Они немного поболтали о пустяках. Было очевидно, что юноше не терпелось высказать то, что давно было у него на уме. Наконец он спросил:

– Вы собираетесь остаться здесь на некоторое время?

– Думаю, да.

– Я, если смогу, хотел бы уехать десятичасовым паромом сегодня вечером или завтра утренним автобусом. Правда, я хочу сбежать сегодня ночью.

Удивленный, Сунсукэ спросил:

– А как же Ясуко?

– Я и пришёл поговорить с вами об этом. Нельзя ли мне оставить её с вами? Я подумал, может быть, вы захотите на ней жениться.