Путешествия с тетушкой - читать онлайн книгу. Автор: Грэм Грин cтр.№ 24

Она явно развеялась при виде восковых фигур. Я вспомнил Брайтон и то, как она говорила мне, что это и есть ее представление о славе – быть выставленной у мадам Тюссо в одном из своих собственных нарядов, и я искренне верю, что она скорее выбрала бы Комнату ужасов [зал в музее восковых фигур мадам Тюссо, где выставлены фигуры величайших преступников], чем примирилась с тем, что ее образ останется вовсе незапечатленным. Идея довольно странная – тетушка была лишена преступной складки, хотя действия ее иногда, строго говоря, были не совсем законными. Мне кажется, детское присловье «чья потеря, моя находка» было одной из ее заповедей.

Я предпочел бы пойти в Лувр, поглядеть Венеру Милосскую и крылатую Нике, но тетушка встала на дыбы.

– Все эти голые женщины, у которых не хватает каких-то частей тела, – просто патология, – заявила она. – Я когда-то знала девушку, которую, так же как их, разрубили на куски где-то между Северным и Морским вокзалами. Она познакомилась там, где я работала, с человеком, который занимался продажей женского белья – так, во всяком случае, он ей сказал, – у него всегда при себе был чемоданчик, набитый бюстгальтерами самых невероятных фасонов. Он уговорил ее примерить некоторые из них. Один ей показался особенно забавным – чашечки в виде двух сцепленных черных рук. Он пригласил ее поехать с ним в Англию, она расторгла контракт с нашим патроном и исчезла. Это было cause celebre [нашумевшее дело (франц.)]. В газетах его называли «Злодей с железной дороги», и, после того как он покаялся и причастился, он поднялся на гильотину в ореоле святости. Как сказал на суде его защитник, он был воспитан иезуитами и у него было преувеличенное представление о служении идее девственности, поэтому он убивал всех девушек, которые, как бедная Анна-Мари Калло, вели распутный образ жизни. Бюстгальтеры служили ему как бы лакмусовой бумажкой. Та, что выбрала легкомысленный бюстгальтер, была обречена, как эти несчастные мужчины в «Венецианском купце». Он, безусловно, не был обыкновенным преступником, и одной молодой женщине, которая молилась за упокой души его в часовне на улице Бак, явилась Дева Мария и сказала: «Да станут праведными неправедные пути», и женщина восприняла эти слова как весть о его спасении. С другой стороны, известный доминиканский проповедник увидел в этом неодобрительную реплику, касающуюся его иезуитского воспитания. Так или иначе, но начался в буквальном смысле культ «добродетельного убийцы», как его называли. Ты как хочешь, можешь идти любоваться своей Венерой, а я поеду смотреть восковые фигуры. Нашему хозяину пришлось опознавать тело, и он говорил, что остался только торс – это навсегда отбило у меня охоту глядеть на мраморные статуи.

Вечером мы пообедали «У Максима» [парижский ресторан], в малом зале, где тетушка надеялась избежать встречи с туристами. Но одна туристка туда все же затесалась – на ней была мужская рубашка с галстуком и пиджак, и говорила она басом. Голос ее гудел, заглушая не только ее спутницу, щупленькую блондиночку неопределенного возраста, но и весь зал. Как многие англичане за границей, она, по-видимому, не замечала сидящих вокруг иностранцев и разговаривала так громко, словно, кроме нее и ее спутницы, в ресторане никого не было. Низкий голос как будто чревовещал, и когда я услыхал его, то сначала решил, что он принадлежит старому джентльмену с ленточкой Почетного легиона: он сидел за столиком напротив и видно было, что он с детства приучен не менее тридцати двух раз прожевывать каждый кусок мяса. «Четвероногие, детка, мне всегда напоминают столы. Настолько они устойчивей и разумней двуногих: они могут спать стоя». Все, кто понимал по-английски, повернули головы и посмотрели на старика. Он резко глотнул воздух, когда обнаружил себя в центре всеобщего внимания. «Можно даже поставить приборы на мужскую спину и пообедать, если спина достаточно широкая», – гудел голос, а щупленькая блондинка захихикала. «Да ну тебя, Эдит!» – воскликнула она, выдав таким образом оратора. Я не уверен, что англичанка понимала, что она делает, – она, скорее всего, была чревовещательницей, не осознавая этого, и, поскольку ее окружали лишь невежественные иностранцы – а может, слегка опьянев от непривычного для нее вина, – она перестала себя контролировать.

У нее был хорошо поставленный интеллигентный профессорский голос. Я ясно представил себе, как она читает лекцию по английской литературе в одном из старых университетов, и впервые за вечер я отвлекся от тети Августы. «Дарвин – не тот, другой Дарвин – написал стихи о любви растений [Дарвин, Эразм (1731-1802) – английский поэт, врач по образованию; в поэмах излагал свои естественнонаучные взгляды]. Я могу легко вообразить, что можно написать стихи о любви столов. Идея странная, но, подумай, дорогая, как прелестно – столы, блаженно приникшие друг к другу».

– Почему на тебя все смотрят? – спросила тетушка.

Я почувствовал себя неловко, к тому же женщина неожиданно замолчала и принялась за carre d'agneau [мясо молодого барашка (франц.)]. Все дело в том, что у меня есть привычка бессознательно шевелить губами, когда я думаю, и всем присутствующим, кроме моих ближайших соседей, видимо, показалось, что я автор этого двусмысленного монолога.

– Понятия не имею, – сказал я.

– Ты, наверное, ведешь себя как-то странно, Генри.

– Ничего странного, я размышляю.

Как бы мне хотелось избавиться от этой привычки. Она, очевидно, появилась, когда я работал кассиром и считал про себя пачки банкнотов. Эта привычка однажды сыграла со мной предательскую шутку и поставила в неловкое положение перед женщиной. Звали ее миссис Бленнерхассет – она была совершенно глухая и читала по губам. Это была очень красивая женщина, жена мэра Саутвуда, и ко мне в кабинет она пришла для того, чтобы получить консультацию насчет вкладов. И пока я листал папку с ее бумагами, я, очевидно, с невольным чувством восхищения думал о том, какая она красивая. В своих мыслях человек всегда свободнее, чем в речах, и, когда я поднял глаза, я увидел, что она покраснела. Она торопливо закончила разговор и ушла. Позже, к моему удивлению, она пришла снова. Она внесла какие-то мелкие изменения в решение, к которому мы пришли относительно ее облигаций военного займа, а потом спросила:

– Вы и вправду так думаете, как вы мне сказали?

Я полагал, что разговор идет о совете, который я дал ей в отношении государственного сберегательного сертификата.

– Ну конечно, – сказал я. – Это мое искреннее мнение.

– Спасибо, – ответила она. – Вы только не считайте, что я обиделась. Ни одна женщина не обиделась бы на вас за ваши слова, выраженные в такой поэтичной форме, но мой долг сказать вам, мистер Пуллинг, что я по-настоящему люблю моего мужа.

Самое грустное заключалось в том, что она, будучи глухой, не делала различий между произнесенными словами и движениями губ, передающих невысказанные мысли. С того дня она была неизменно со мной любезна, но никогда больше не заходила ко мне в кабинет.

В тот вечер на Лионском вокзале я посадил тетушку в купе и сказал проводнику, чтобы он принес petit dejeuner [ранний завтрак (франц.)] в восемь утра. Сам я остался ждать на платформе лондонский поезд с Северного вокзала. Он опаздывал на пять минут, и Восточный экспресс должен был его дожидаться.