Обо всем этом ты узнаешь по секрету, из пересудов и пересказов, где выдумка перемешана с былью, узнаешь от подружек, которые втайне от sisters перешептываются на переменках, ты веришь и не веришь, тебя и тянет узнать, и противно слушать, пока наконец не разражается землетрясение в колледже, во всем Сьюдад-Трухильо, потому что на этот раз жертвой сыночка могущественного папы стала одна из самых красивых девушек доминиканского общества, дочь полковника доминиканской армии. Ослепительная Росалиа Предомо — длинные светлые волосы, голубые глаза, прозрачная, нежная кожа, — она всегда на представлении Страстей изображает Деву Марию, источающую слезы, как настоящая Dolorosa, созерцающая умирающего Сына. Ходит несколько версий случившегося. Говорят, что Рамфис познакомился с ней на празднике, что увидел ее в Кантри-клубе, что заметил во время праздничного гулянья, что положил на нее глаз на ипподроме, что стал приставать, что позвонил, написал записку, назначил свидание в пятницу вечером, после спортивного часа, на который Росалиа всегда остается, поскольку входит в школьную волейбольную команду. Многие подружки видят, как, выйдя из колледжа — Урания не помнит, видела ли она, возможно, и видела, — вместо того, чтобы сесть в школьный автобус, она садится в автомобиль Рамфиса, который стоит в нескольких метрах от школьных дверей, поджидая ее. Рамфис не один. Сыночек своего папы никогда не бывает один, с ним всегда — два или три дружка, которые его увеселяют, льстят ему, Прислуживают и пьют-едят за его счет. Как, например, его своячок Печито, муж Анхелиты, еще один красавчик, полковник Луис Хосе Леон Эстевес. И младший братец с ними? Безобразный, грубый пошляк Радамес. Наверняка. И уже пьяные? Или они хмелеют, вытворяя то, что они вытворили с золотистой, снежно— белой Росалией Предомо? Наверняка они не ожидали, что у девочки откроется кровотечение. И, обнаружив это, ведут себя как истинные кабальеро. Итак, сначала — насилуют. Рамфису, по его положению, достается первому отведать изысканное блюдо — дефлорировать ее. Зa ним — остальные. Соблюдая очередность — по возрасту или в порядке приближенности к наследному принцу? А может, мечут жребий? Как это было, папа? И в самый разгар скачек вдруг — кровотечение.
Они не бросают ее на обочине, в чистом поле, как сделали бы, будь Росалиа не белой девочкой, блондинкой, богатой, из уважаемого трухилистского семейства Предомо, а какой-нибудь обычной, без громкого имени и без денег, нет, они относятся к ней с полным почтением. Отвозят к дверям больницы «Марион», а там — к счастью или к несчастью для Росалии? — врачи ее спасают. Относительно дальнейшего тоже ходят разные слухи. Говорят, что несчастный полковник Предомо так и не оправился от того, что с ним сталось, когда узнал, что его обожаемую дочку Рамфис Трухильо с дружками обесчестил, играючи, между обедом и ужином, как смотрят кино, чтобы убить время. Ее мать, сраженная позором и горем, никогда больше не выходит из дому. Даже в церковь.
— Этого ты боялся, папа? — Урания старается поймать взгляд инвалида. — Что Рамфис с дружками сделает со мной то же, что сделал с Росалией Предомо?
«Понимает», — думает она и замолкает. Отец впился нее глазами; в глубине зрачков — молчаливая мольба: замолчи, хватит бередить раны, выкапывать прошлое. Но она и не думает слушаться его. Разве не для того приехала она в эту страну, куда клялась никогда не возвращаться?
— Да, папа, должно быть, именно затем я и приехала, — говорит она так тихо, что сама себя еле слышит. -Заставить тебя пережить неприятные минуты. Хотя ты и спрятался за инсульт. С корнем вырвал из памяти все неприятное. И то, что касается меня, нас, — тоже забыл? А я — нет. Ни на один день не забывала. Ни на день за все эти тридцать пять лет, папа. И никогда не забуду. И не прошу. Поэтому, когда ты звонил мне в Сиенский Хэйтс-университет или в Гарвард, я, услышав твой голос, вешала трубку. «Доченька, это — ты…?», — хлоп. «Уранита, выслушай меня…» — хлоп. Поэтому не ответила тебе ни на одно письмо. Сколько ты написал их мне — сто? Двести? Все я порвала или сожгла. Они были довольно лицемерные, эти письмеца. Все вокруг да около, намеками, как бы не попали кому на глаза, как бы кто не узнал об этой истории. Знаешь, почему я не смогла тебя простить? Потому что ты по-настоящему так и не прочувствовал этого. Ты столько лет служил Хозяину, что потерял способность мучиться совестью, стал толстокожим и забыл, что такое искренность. В точности как твои коллеги. А возможно, и как вся страна. Не было ли это непременным условием, чтобы удержаться у власти и не подохнуть от омерзения? Стать таким же бездушным чудовищем, как Хозяин? Не потерять покоя и довольства, как красавиц Рамфис, и после того, как изнасиловал и оставил истекать кровью Росалию.
Девочка, разумеется, не вернулась больше в колледж, но ее нежное личико Девы Марии продолжало жить в классных комнатах и школьных коридорах святого Доминго, в перешептываниях, разговорах и выдумках, которые породила ее беда, еще недели и месяцы, несмотря на то что sisters запретили даже произносить имя Росалии Предомо. Но в доминиканских домах, даже в самых трухилистских, это имя всплывало снова и снова как роковое предостережение, как предвестие ужаса, особенно в тех семьях, где девочки или девушки вступали в пору созревания, воспоминание о Росалии бросало в дрожь: как бы красавец Рамфис (кстати сказать, он был женат на разведенной Октавии — Тантане — Рикарт!) вдруг не обратил внимания на их девочку или девушку и неучинил бы над ней забавы, до которых так охоч избалованный наследник, выбиравший для них кого ему вздумается, потому что кто может призвать к ответу старшего сыночка Хозяина или его фаворитов?
— Это из-за Росалии Хозяин послал Рамфиса в военную академию в Соединенные Штаты, так ведь, папа?
В военную академию в Форт Ливенверс, Канзас-сити, и 1958 году. Чтобы подержать его пару годков подальше от Съюдад-Трухильо, где история с Росалией Предомо, говорят, вызвала раздражение даже у Его Превосходительства. Не из этических соображений, а чисто практических. Глупый мальчишка, вместо того чтобы вникать в дела, как надлежит первенцу Хозяина, прожигает жизнь в пьянках, играя в поло со сворой бездельников и паразитов, а в довершение его угораздило заездить до кровотечения девчонку из самой преданной Трухильо семьи. Наглец, невоспитанный мальчишка. В военную академию его, в Форт Ливенверс, в Канзас-сити!
На Уранию нападает истерический смех; инвалида ее смех приводит в замешательство, он снова съеживается, как будто желая спрятаться внутри себя. Урания смеется так, что слезы выступают на глазах. Она вытирает их платком.
— Лекарство оказалось почище болезни. Вместо наказания поездка в Форт Ливенверс обернулась для прекрасного Рамфиса наградой.
Смешно, правда, папа? Доминиканский франт прибывает на курсы для элиты, отборных североамериканских офицеров, прибывает в нашивках генерал-лейтенанта, увешанный десятками орденов и с длинным послужным списком (поскольку военную карьеру начал семи годков от роду), с целой свитой адъютантов, музыкантов, прислуги, с яхтой, вставшей на якорь в бухте Сан-Франциско, и флотилией автомобилей. Вот, верно, диву давались тамошние капитаны, майоры, лейтенанты, инструкторы и преподаватели. Тропическая птица залетела к ним на курсы в военную академию Форта Ливенверс, в нашивках и званиях, каких не было и у Эйзенхауэра. Как с ним обращаться? Можно ли позволить ему подобные привилегии и не уронить при этом престиж академии и армии США в целом? Можно ли закрывать глаза на то, что он то и дело на неделю покидает спартанский Канзас-сити ради шумного Голливуда, где со своим дружком Порфирио Рубиросой пускается в миллионерские загулы со знаменитыми артистками, о чем с восторгом сообщает болтливая желтая пресса? Самая знаменитая лос-анжелесская журналистка Лоуэлл Парсонс раскопала, что сын Трухильо подарил «Кадиллак» последней модели актрисе Ким Новак, а норковую шубу — За-За Габор. Какая-то конгрессменка от демократов на заседании Палаты, подсчитав, что стоимость этих подарков равняется ежегодной военной помощи, которую Вашингтон безвозмездно препоставляет доминиканскому государству, задала вопрос: есть ли смысл таким образом помогать бедным странам защищаться от коммунизма на деньги американского народа?