Легенда об Уленшпигеле - читать онлайн книгу. Автор: Шарль де Костер cтр.№ 77

Однако ревнивый hoerweyfel обратился к мессиру де Ламоту.

– Мессир! – сказал он. – Я так полагаю, что этот богомолец морочит нас своею сломанною ногой, только чтобы залезть в повозку к девушкам. Лучше не брать его с собой!

– Согласен, – изрек мессир де Ламот.

И Уленшпигель остался лежать в канаве.

Некоторые солдаты, решив, что этот веселый малый в самом деле сломал себе ногу, пожалели его и оставили ему мяса и вина дня на два. Как ни хотелось девицам поухаживать за ним, они принуждены были отказаться от этой мысли, зато побросали ему оставшееся печенье.

Как скоро войско скрылось из виду, у несчастного калеки засверкали обе пятки – и на сломанной, и на здоровой ноге, а вскоре ему удалось купить коня, и он, не разбирая дороги, быстрее ветра прилетел в Хертогенбос.

Едва лишь горожане услышали, что на них идут мессиры де Бовуар и де Ламот, тот же час стало в ружье восемьсот человек, были избраны военачальники, а переодетый угольщиком Уленшпигель снаряжен в Антверпен просить подмоги у кутилы Геркулеса Бредероде.

И войско мессиров де Ламота и де Бовуара так и не вошло в Хертогенбос, ибо город был начеку и изготовился к мужественной обороне.

Месяц спустя некий доктор Агилеус дал Уленшпигелю два флорина и письма к Симону Праату, а Праат должен был сказать ему, как быть дальше.

Праат его напоил, накормил и спать уложил. И сон Уленшпигеля был столь же безмятежен, сколь добродушно было его пышущее здоровьем молодое лицо. А Праат являл собою полную противоположность: это был человек тщедушный, с испитым лицом, вечно погруженный в тяжелое раздумье. Уленшпигеля удивляло одно обстоятельство: если он нечаянно просыпался ночью, до него неизменно доносился стук молотка.

Как бы рано Уленшпигель ни встал, Симон Праат уже на ногах, и час от часу заметнее спадал он с лица, все печальнее и все задумчивее становился его взор, как у человека, готовящегося к смерти или же к бою.

Праат часто вздыхал, молитвенно складывал руки, а внутри у него все кипело. Руки у него были так же черны и так же замаслены, как и его рубашка.

Уленшпигель дал себе слово выяснить, отчего по ночам стучит молоток, отчего у Праата черные руки и отчего он так мрачен. Однажды вечером Уленшпигель затащил Симона в таверну Blauwe Gans («Синий Гусь») и, выпив, притворился, что он вдребезги пьян и что ему только бы до подушки.

Праат с мрачным видом привел его домой.

Уленшпигель спал на чердаке, вместе с кошками, Симон – внизу, возле погреба.

Продолжая разыгрывать пьяного, Уленшпигель, держась за веревку, заменявшую перила, и спотыкаясь на каждом шагу, как будто он вот сейчас упадет, полез на чердак. Симон вел его бережно, как родного брата. Наконец он уложил его и, попричитав над ним и помолившись о том, чтобы Господь простил ему это прегрешение, спустился вниз, а немного погодя Уленшпигель услышал знакомый стук молотка.

Уленшпигель бесшумно встал и начал спускаться босиком по узкой лестнице, а насчитав семьдесят две ступеньки, наткнулся на маленькую неплотно запертую дверцу, из-за которой просачивался свет.

Симон печатал листки старинными литерами – времен Лоренца Костера [159] , великого распространителя благородного искусства книгопечатания.

– Ты что делаешь? – спросил Уленшпигель.

– Если ты послан дьяволом, то донеси на меня – и я погиб; если же ты послан Богом, то да будут уста твои темницею для твоего языка, – в страхе вымолвил Симон.

– Я послан Богом и зла тебе не хочу, – сказал Уленшпигель. – Что это ты делаешь?

– Печатаю Библии, – отвечал Симон. – Днем я, чтобы прокормить жену и детей, выдаю в свет свирепые и кровожадные указы его величества, зато ночью я сею слово истины Господней и тем упраздняю зло, содеянное мною днем.

– Смелый ты человек! – заметил Уленшпигель.

– Моя вера крепка, – сказал Симон.

И точно: именно эта священная книгопечатня выпускала на фламандском языке Библии, которые потом распространялись по Брабанту, Фландрии, Голландии, Зеландии, Утрехту, Северному Брабанту, Оверэйсселю и Гельдерну вплоть до того дня, когда был осужден и обезглавлен Симон Праат, пострадавший за Христа и за правду.

Однажды Симон спросил Уленшпигеля:

– Послушай, брат мой, ты человек храбрый?

– Достаточно храбрый для того, чтобы хлестать испанца, пока он не издохнет, чтобы уложить на месте убийцу, чтобы уничтожить злодея.

– У тебя хватит выдержки притаиться в каминной трубе и послушать, о чем говорят в комнате? – спросил книгопечатник.

Уленшпигель же ему на это сказал:

– Слава Богу, спина у меня крепкая, а ноги гибкие, – я, как кошка, могу примоститься где угодно.

– А как у тебя насчет терпенья и памяти? – спросил Симон.

– Пепел Клааса бьется о мою грудь, – отвечал Уленшпигель.

– Ну так слушай же, – сказал книгопечатник. – Возьми эту сложенную игральную карту, поди в Дендермонде [160] и постучи два раза сильно и один раз тихо в дверь дома, который вот тут нарисован. Тебе откроют и спросят, не трубочист ли ты, а ты на это скажи, что ты худ и карты не потерял. И покажи карту. А потом, Тиль, исполни свой долг. Черные тучи надвигаются на землю Фландрскую. Тебе покажут каминную трубу, заранее приготовленную и вычищенную. Там ты найдешь упоры для ног и накрепко прибитую дощечку для сиденья. Когда тот, кто тебе отворит, велит лезть в трубу – полезай и сиди смирно. В комнате, у камина, где ты будешь сидеть, соберутся важные господа [161] . Господа эти – Вильгельм Молчаливый (принц Оранский), графы Эгмонт, Горн, Гоохстратен [162] и Людвиг Нассауский, доблестный брат Молчаливого. Мы, реформаты, должны знать, что эти господа могут и хотят предпринять для спасения родины.

И вот первого апреля Уленшпигель, исполнив все, что ему было приказано, засел в каминной трубе. Он с удовлетворением заметил, что в камине огня не было. «А то дым мешал бы слушать», – подумал он.