У Лидии болел каждый мускул. Она хотела улечься поудобнее, но так и не смогла найти подходящую позу. В фургоне было темно, первые лучи рассвета только показались. Кругом стояла тишина. После вчерашних празднеств все спали дольше чем обычно.
Человек, который лежал рядом с Лидией, не шевелился.
Его рука, покоившаяся на ее талии, была как будто налита свинцом. Его дыхание было спокойным и ровным и чуть вздымало прядь ее волос, попавшую ему под щеку. Нежность его дыхания успокаивала — это было доказательством того, что темные ночные часы она провела не одна и кто-то сильный, готовый ее защитить лежал рядом.
Одинокая слеза скатилась из уголка ее глаза к волосам. Проснуться рядом с ним было приятно. Но теперь он будет презирать ее. И за первой слезинкой последовал целый поток слез.
Может быть, он был прав относительно нее. Может быть, она была рождена стать шлюхой. Клэнси распознал склонность к распутству, которая, подобно болезни, росла внутри нее с тех пор, как она стала девушкой. Он просто ответил на призыв ее плоти. Росс сразу понял это. И прошедшая ночь доказала, что он был прав. Потому что, когда ей следовало яростно бороться с ним, она оказалась неспособной на это. Ей слишком нравилось то, что он делал с ней.
Она попыталась отвернуться от него, но ее волосы застряли под его головой, и она вынуждена была лежать и смотреть прямо вверх, на парусину фургона. Но это было лучше, чем будить его.
Что-то с ней случилось прошлой ночью, когда Росс стал подниматься и опускаться над ней. Что-то странное и ужасное, постыдное и восхитительное. Когда его язык двигался у нее во рту, так же как…
Она закрыла глаза и закусила губу. Когда он отпустил ее руки, вместо того чтобы продолжать бороться с ним, она положила руки ему на плечи и наслаждалась прикосновением к его обнаженному телу. Ее пальцы сжали его напряженные мускулы, притягивая его к себе ближе, глубже. Ее бедра теснее смыкались с его бедрами.
Она на самом деле испытала разочарование, когда он откинулся назад и заснул. При воспоминании о том, что должно было ее возмущать, ее тело вновь разгорячилось и взбудоражилось. Такая, как она, может вызвать у Росса только насмешки и ненависть.
Ей не удалось сдержать вздох, и он зашевелился. Постепенно он приходил в себя, расправляя ноги и потягиваясь. Рука, лежавшая у нее на талии, встрепенулась, затем расслабилась. Он глубоко вздохнул и проснулся.
Лидия поняла это, как только он открыл глаза. Она чувствовала, как он рассматривает ее профиль. Он продолжал лежать неподвижно еще некоторое время, и ее сердце глухо билось о его грудную клетку. Наконец он поднял руку, обнимавшую ее, и сел, уставившись на нее.
Жажда коснуться его охватила ее так сильно, что ей пришлось напрячь всю свою волю, чтобы подавить ее. Она хотела протянуть руку и стереть эти хмурые складки меж его бровей, откинуть непослушные волосы, дотронуться до лица, но не смела. После прошедшей ночи он не позволит ей дотрагиваться до себя. Поэтому она продолжала лежать неподвижно и смотреть на него отсутствующим взглядом, чтобы не выдать бушующую внутри нее бурю.
Она видела, как он взглянул на ее груди, оставленные обнаженными, потому что у нее не было сил застегнуться. Да она и не смогла бы этого сделать, так как его руки всю ночь сжимали ее, не давая шевельнуться. Застыдившись, она прикрыла груди руками.
Он произнес нечто похожее на проклятие и отвернулся. Но его взгляд упал на ее юбки, все еще завернутые вокруг талии, и на белье, разбросанное вокруг.
Неуклюже, плохо координируя движения, он расправил юбки. Взглянул на ее руки. Бросились в глаза покрасневшие запястья, и гримаса исказила его лицо. И хотя это стоило ему большого труда, он посмотрел ей в глаза. Но не увидел в них явных признаков страдания, только некоторую отрешенность.
— Я сделал тебе больно?.. — Глупый вопрос. Посмотри на нее. Она вся в синяках. Он изменил форму вопроса: — Тебе больно?
Она отрицательно покачала головой и, не моргая, продолжала смотреть на него. Он неловко встал. Не говоря ни слова, застегнул брюки, схватил рубаху и вышел из фургона.
Лидия повернулась и, уткнувшись лицом в руки, заплакала. И только спустя долгое время смогла заставить себя встать и заняться обычными делами. Она тщательно помылась, несколько встревожившись при виде следов крови на бедрах. Она терлась так старательно, словно хотела смыть некую грязь внутри себя и сделаться более достойной. Туго зачесала волосы назад и заколола их шпильками, точно они были свидетельством ее порочности, которое следовало скрыть.
Когда она набралась достаточно храбрости и вышла из фургона, Росс сидел перед костром и пил кофе. Он уже побрился, но выглядел изможденным.
Она судорожно сцепила пальцы и сказала:
— Я пойду заберу Ли, потом займусь завтраком.
Он ничего не ответил и продолжал смотреть в огонь, и она повернулась к фургону Лэнгстонов.
— Лидия.
Ее имя, произнесенное резко, остановило ее, и она обернулась. Он стоял к ней лицом, но она не могла смотреть в зеленый жар его глаз.
— Насчет прошедшей ночи… — начал он.
Она отрицательно покачала головой, прежде чем он продолжил.
— Ничего не было между мной и мистером Хиллом. Клянусь! Он болен. И не мог перестать кашлять. Он кашлял кровью. Я помогла ему добраться до фургона и дала лекарство. Вот и все.
Росс выплеснул остатки кофе в костер и засунул руки в карманы.
— Я не об этом хотел поговорить. — Воцарилось глубокое молчание. Они не могли глядеть друг другу в глаза. — Я не думаю, что из всего этого что-нибудь получится, — произнес он с дьявольским спокойствием, которое наполнило ее холодом. — Как только мы приедем в Техас, я разузнаю, как нам оформить развод. — Ее голова склонилась так низко, что он не мог разглядеть выражение лица. — Это будет легко.
— Да, — ответила она, — не должно быть трудно.
— Кругом беспорядки. Федеральные войска оккупировали…
— Да.
— Я сделаю все необходимое.
— Хорошо.
— Черт возьми, Лидия, посмотри на меня, — приказал он чуть громче — до этого разговор происходил шепотом.
С усилием подняв глаза, она увидела на его лице раздражение. Она не заплачет. Ни за что. Она уставилась на него спокойно, не показывая, как ей больно.
— Скажи что-нибудь, — зло потребовал он.
Какой реакции он ожидал от нее, сообщив, что ей предстоит быть брошенной посреди дороги, когда она уже привыкла жить с ним? Что он хотел от нее услышать? Что она будет счастлива избавиться от Ли? Что она будет счастлива ощутить себя вновь одинокой, без семьи, без кого-либо, кто бы мог о ней позаботиться в незнакомом месте, без средств к существованию? Конечно, он считал, что уж она-то себя прокормит — проституцией. Слезы наполнили ее глаза, но она не доставит этому человеку удовольствия посмеяться над ее слезами. Она постоит за себя. Ей приходилось это делать и раньше.