Дживс, вы - гений! - читать онлайн книгу. Автор: Пэлем Грэнвил Вудхауз cтр.№ 18

— Ну нет, тут я пас. Это Дживс знает.

— Так вот, именно эти чувства возникли в моей душе. И уж коль ты вспомнил Дживса — ах, какой удивительный человек! Сколько понимания, сочувствия.

— А, так ты все рассказала Дживсу?

— Да. И посвятила в свои планы.

— Он, конечно, не попытался тебя отговорить?

— Отговорить? Наоборот, горячо поддержал.

— Ах вот как, поддержал!

— Видел бы ты его! Какая добрая улыбка. Он сказал, ты с радостью мне поможешь.

— Сказал, с радостью?

— Он необыкновенно хорошо о тебе отзывается.

— Да ну?

— Правда, правда. Он о тебе чрезвычайно высокого мнения. Вот что он говорил, слово в слово: «Может быть, мисс, — сказал он, — мистер Вустер и не семи пядей во лбу, но сердце у него золотое». Это он говорил, когда спускал меня с борта яхты на веревке, причем сначала убедился, что на берегу никого нет. Ты сам понимаешь, нырять ведь было нельзя, все услышали бы всплеск.

Я с досадой кусал губы.

— А что, черт возьми, означает «не семи пядей во лбу»?

— Как — что? Придурковатый.

— Скотина!

— Что ты сказал?

— Я сказал — скотина!

— Но почему?

— Почему?! — Ох, и разозлился же я.-А ты бы не назвала своего бывшего слугу скотиной, если бы он рассказывал каждому встречному и поперечному, что ты не семи пядей во лбу…

— Зато у тебя сердце из чистого золота.

— Чихать я хотел на золотое сердце. Тут ведь в чем суть? Мой слуга, мой бывший слуга, к которому я всегда относился не как к прислуге, а как к близкому родственнику, как к родному человеку, трезвонит на всех перекрестках, что бог обидел меня умишком, да еще набивает мою спальню девицами…

— Берти, ты сердишься?

— Ха!

— У тебя сердитый голос. Ничего не понимаю. Я думала, ты обрадуешься, поможешь мне встретиться с человеком, которого я люблю. Столько мне всего наговорили про твое золотое сердце.

— Золотое сердце тут ни при чем. Мало ли на свете людей с золотым сердцем, но никому не понравится, если к ним в спальню глубокой ночью начнут вламываться девицы. Я должен заботиться о своей репутации, ни малейшая тень не должна упасть на мое незапятнанное имя, а тебе все это невдомек, вы с этим бывшим Дживсом напрочь забыли обо мне в ваших дурацких расчетах. О какой репутации может идти речь, когда вы вынуждены развлекать девиц, которые без спросу являются к вам средь ночи как к себе домой, бесцеремонно обряжаются в ваши лиловые пижамы…

— По-твоему, я должна спать в мокром купальном костюме?

— …укладываются в вашу постель…

Она издала радостное восклицание.

— Вспомнила, на что эта сцена похожа. Я с самого твоего прихода старалась вспомнить. Сказка о трех медведях! Тебе наверняка рассказывали, когда ты был маленький. «Кто спал в моей кровати?» Это ведь Большой Медведь спросил, верно?

Я с сомнением нахмурился.

— Насколько я помню, речь шла о каше. «Кто ел мою кашу?»

— Там была кровать, я уверена.

— Кровать? Не помню никакой кровати. А вот насчет каши я совершенно… Но мы опять отклонились в сторону. Я говорил, что никто не может упрекнуть уважаемого неженатого молодого человека вроде меня за то, что он неодобрительно относится к барышням в лиловых пижамах, которые забрались к нему в постель…

— Ты же сказал, пижама мне идет.

— Ну идет, ну и что?

— Сказал, я в ней неплохо смотрюсь.

— Да, неплохо, но ты снова пытаешься увильнуть от ответа. Меня волнует…

— Тебя все волнует. Я уже раз десять загибала пальцы.

— Меня волнует одно, и я все пытаюсь довести это до твоего сознания. Излагаю кратко: что скажут люди, когда увидят тебя здесь?

— Никто меня здесь не увидит.

— Ты так думаешь? А Бринкли?

— Это еще кто такой?

— Мой слуга.

— Бывший?

Тьфу, до чего же тупа.

— Нынешний. Завтра в девять утра он принесет мне чай.

— И ты его с удовольствием выпьешь.

— Он принесет чай сюда, в эту комнату. Подойдет к кровати и поставит на столик.

— Это еще зачем?

— Чтобы мне было удобнее взять чашку и пить.

— А, то есть он чай поставит на столик. А ты сказал, что он поставит на столик кровать.

— Никогда я такой глупости не говорил.

— Говорил. Именно так и сказал.

Нет, надо ее как-то урезонить.

— Детка, ну где твой здравый смысл? Бринкли не жонглер, он просто вышколенный камердинер и никогда не осмелится ставить кровати на столы. Да и зачем их вообще ставить? Ему и в голову такое не придет. Он…

Но она не дала мне исчерпать все мои доводы:

— Постой. Ты мне уши прожужжал про этого самого Бринкли, а на самом деле никакого Бринкли нет.

— Еще как есть. И в девять утра он войдет в эту комнату, увидит тебя, и разразится скандал, который потрясет основы общества.

— Я хотела сказать, его в доме нет.

— Как это нет? Есть.

— Ну, тогда, значит, он глухой. Я устроила такой шум, когда влезала в дом, что перебудила бы сотню камердинеров. Не говорю уж о том, что разбила во дворе окно…

— Ты разбила окно во дворе?

— А что мне оставалось, иначе я не попала бы в дом. Окно на первом этаже, там вроде бы спальня.

— Ах ты черт, это как раз комната Бринкли.

— Какая разница, его все равно там не было.

— Как это не было? Я отпустил его на вечер, а не на всю ночь.

— Берти, я все поняла. Он загулял и еще долго не вернется. Один папин лакей преподнес нам точно такой же сюрприз. Ему дали свободный вечер, он ушел из нашей нью-йоркской квартиры на Шестьдесят седьмой улице четвертого апреля в велюровом котелке, серых перчатках и клетчатом костюме, и только десятого апреля мы получили от него телеграмму из Портленда, штат Орегон, он сообщал, что проспал и скоро будет. Вот и с твоим Бринкли случилось что-то в этом духе.

Должен признаться, от этого предположения мне сильно полегчало.

— Будем надеяться, — сказал я. — Если он и в самом деле задумал утопить свое горе в вине, ему понадобится не одна неделя.

— Вот видишь, а ты устроил столько шума из ничего. Я всегда говорила…

Но я не удостоился чести узнать, что она всегда говорила, потому что она вдруг громко взвизгнула.