Дворянские гнезда - читать онлайн книгу. Автор: Нина Молева cтр.№ 5

Одной рукой он в шахматы играет,

Другой рукою он народы покоряет,

Одной ногой разит и друга, и врага,

Другою топчет он вселенны берега.

Как и в детстве, вставал Суворов в четыре часа утра, и, если случалось, что сон его все же одолевал, в обязанности слуги входило хоть волоком, хоть холодной водой поднять барина с постели. А постель ни мягкостью, ни удобствами не отличалась – тоненький накатничек едва прикрывал жесткие доски, на которые его клали. Потому и позже генералиссимусу достаточно было для сна охапки сена, на которую стелилась простыня, и старого плаща вместо одеяла. Шубы, перчаток, сюртука, тем более халатов Александр Васильевич вообще никогда не имел. В любое время года и в любую погоду сразу же надевал мундир, поверх которого под открытым небом накидывался плащ.

Зато в комнатах, как и в покоях родительских, любил «крутую жару» – с посетителей от непривычки семь потов сходило, а Суворов знай посмеивался: «Что делать! Ремесло наше такое, чтоб быть всегда близ огня. А потому я и здесь от него не отвыкаю». Больше всего не терпел, как выражался, «баловства» – сибаритства. Известны его слова: «Полковники расслабляют своих офицеров. Они сибариты, но не спартанцы, и, когда становятся генералами, подкладка остается все та же».

Никакой сытной еды с утра не давалось – несколько чашек чая, чем крепче, тем лучше. После завтрака (а не до него) полагалось полчаса заниматься своего рода гимнасткой или бегом. Сразу после разминки Суворов принимался за дела. С возрастом к просмотру бумаг прибавилось чтение – адъютантам полагалось читать вслух интересовавшие генералиссимуса книги или газеты.

Обед накрывался уже в девять утра – время, когда, отказавшись от дела, можно было шутить, болтать, еще лучше – читать собственные сочинения или стихи. В московском доме собиралась вся семья, на квартире полководца – не меньше двадцати – тридцати его сослуживцев. «К пустому одиночеству не приучены», – повторял Суворов. Людей он любил и за столом особенно внимательно присматривался к их настроениям и состоянию: нет ли какой нужды у кого, не требуется ли помощь. От правила не подавать сладкого и фруктов никогда не отступал – сам не ел и другим не советовал. Зато непременно выпивал большую рюмку тминной водки и стакан кипрского вина.

Хорошие вина и чай были единственной слабостью Александра Васильевича. На них он не жалел денег. С детства осталась и привычка к «красному» мартовскому пиву, которое по матушкиному рецепту зарубалось в лед. Но и в питье придерживался правила: «умеренность и норма». Если случайно рука Суворова тянулась за лишней рюмкой, должен был вмешаться адъютант. Причем всегда повторялся один и тот же разговор. Александр Васильевич спрашивал, по чьему приказу тот действует, на что следовал ответ: «Фельдмаршала Суворова». «Ему должно повиноваться», – объявлял полководец и послушно отставлял рюмку или тарелку. Сценка запоминалась и служила наглядным уроком для остальных офицеров, как и непременный послеобеденный сон, позволявший до ночи оставаться в хорошей форме. Сон считался и лучшим лекарством при всех недугах, от которых тяжело страдал Суворов, никогда не обращавшийся к врачам. Он любил повторять эпиграмму на врачей Лукилия, поэта времен Нерона:

Раз астролог Диафант напророчил врачу Гермогену,

Что остается ему девять лишь месяцев жить.

Врач, засмеявшись, сказал: «Девять месяцев? Экое время!»

Так говоря, он коснулся рукой Диафанта, и сразу

Вестник несчастия сам в корчах предсмертных упал.

Обрушившаяся на него еще в раннем детстве болезнь дорого обходилась Суворову, заставляя бороться со слабостью, с время от времени возвращавшимися болями, судорогами. Родные вспоминали: матушка, сколько могла, облегчала недуг сына, но и учила его превозмогать усталость и боль. Где шуткой, лаской, а где и строгостью. В памяти Суворова так и отложилось, что строгость – тоже проявление любви. Главное – научить человека не расслабляться, не жалеть себя, не печалиться над своими бедами: «пожалеть проще, чем на ум наставить».

Казалось, все шло к тому, что у младшего Суворова будет хорошая, образцовая семья. Хозяйственные навыки. Умение устраивать дом. Образ матушки, к месту погребения которой Василий Иванович вернется, выйдя в конце 1760-х годов в отставку. Видя слишком большую увлеченность сына службой, он сам позаботится о невесте для него. Слов нет, в сорок три года пора подумать о собственном гнезде!

Но после рождения дочери Варюта, как ласково звал ее муж, закружилась в вихре светских удовольствий. Молодая – почти на двадцать лет моложе супруга, – теперь уже богатая, принятая в свете и вынужденная постоянно пребывать в одиночестве. Память о матушке не давала Суворову возможности задуматься о супружеской неверности. В его представлении жена офицера всю жизнь была обречена ждать мужа, заботиться о доме, быть хозяйкой. Решение о разводе было мгновенным, хотя далеко не простым. Навсегда отобрав у матери дочь, Александр Васильевич долго колеблется, готовый искать хоть какую-то возможность совместной жизни. Растянувшиеся на годы попытки примирения не приносят результата: Варюта не хочет понять своей вины, тем более ограничивать себя домашними заботами.

Очередное увлечение Варюты приводит к окончательному разрыву. Суворов даже не хочет признавать своим родившегося в это время сына. Аркадий останется с матерью и только подростком будет признан отцом и взят им в последние суворовские походы. Но внутренней близости между ними так и не возникнет. Хоть отличала Аркадия Александровича Суворова-Рымникского и отцовская преданность военному делу, и дружба с солдатами, и редкая отвага. Погиб Аркадий через десять лет после смерти отца при переправе через ту самую реку Рымник, которая вошла в их фамилию: Суворов-младший бросился спасать не умевшего плавать своего кучера и, сломав руку, утонул.

Суворов возвращает до рубля полученное от тестя приданое Варюты, а позже выделяет на содержание жены значительные средства, предоставляет ей для жилья московский дом у Никитских ворот, унаследованный от Василия Ивановича.

За всеми этими поступками – чувство долга, но не движение сердца. Душевный отклик вызывают в нем только сестры и память о матушке.

Памятью о родительском доме объясняется и удивительная забота Суворова о семейном устройстве его крепостных. Александр Васильевич лично следит, чтобы все молодые парни в его деревнях находили себе суженых, помогает их обзаведению, настоящим несчастьем считает, если кто-то остается холостым. И никого не обременяет поборами и налогами. Каждая принесенная ему в подарок корзина грибов или лукошко лесных ягод записываются в счет оброка. «Я по вотчинам ни рубля, ни козы, не токмо кобылы не нажил», – с гордостью отвергает генералиссимус предложение начать извлекать из поместий доходы, и еще: «Никого не осиротил, ни одной лишней капли крови не пролил, вдов солдатских глупостью своей не плодил».

В суворовской «Науке побеждать» есть строки: «Солдат дорог; береги здоровье. Кто не бережет людей – офицеру арест, унтер-офицеру и ефрейтору – палочки, да и самому палочки, кто себя не бережет. Богатыри, неприятель от вас дрожит, да есть неприятель больше и больницы: проклятая немогузнайка, намека, загадка, лживка, краснословка, краткомолвка, двуличка, бестолковка. От немогузнайки много, много беды. За немогузнайку офицеру арест, а штаб-офицеру арест квартирный».