Плачь, Маргарита - читать онлайн книгу. Автор: Елена Съянова cтр.№ 44

— С ним я свяжусь часов через шесть, — сказал Гитлер. — Но ведь не спросишь… А вдруг она передумала или… еще что-нибудь? Тем не менее ехать кому-то нужно. Давайте рассуждать, кого из нас всех она не заподозрит в шпионаже?

— Если ты имеешь в виду себя, то это исключено, — сказал Рудольф. — Тебе нельзя там появляться.

— Это другой вопрос. Но и он решаем. Я ночью все обдумал. И пришел к выводу. Есть вещи, которые нельзя замалчивать. Выслушай спокойно. — Гитлер обращался к одному Гессу, но взгляд его скользил по всем лицам. — У случившегося под Майнцем две стороны — политическая и нравственная. С политической было бы правильно все замять. Но с нравственной — этс недопустимо! Мы не можем никому позволить безнаказанно устраивать нам автомобильные катастрофы. Получается, что на одной чаше — тактическая выгода, на другой — жизнь Роберта, которая для меня — абсолют!

Он некоторое время молчал, глядя в заоконную темноту. Потом добавил с печальной досадою:

— Мне очень стыдно было, когда я читал записку твоей сестры, Руди. Она упрекнула нас в бессердечии и была права. Больше никто и никогда не уговорит меня поставить что бы то ни было выше жизни и здоровья одного из вас!

Гитлер по-прежнему говорил, обращаясь к Гессу, но, конечно, видел, как по мере развития его мысли растет удивление Альбрехта и восхищение Гейнца.

— Таким образом, — подытожил он, — действуем так: мы с Гиммлером выпьем кофе и немедленно выезжаем. Извинись за нас перед родителями. Я буду требовать привлечения наших юристов! Когда все встанут, проведи политсовет, объясни ситуацию. Что же касается твоей сестры, ее безопасность я гарантирую.

Гитлер, довольно рассеянный в быту, в иных ситуациях действовал быстро и собранно. На сборы и завтрак ему и Гиммлеру потребовалось всею полчаса. Когда машины уже выезжали за ворота, Гесс еще долго ходил по дорожкам возле дома, стараясь как-то примириться с собой. Он не мог понять, как же так вышло, что его сестра бог знает где, а он сам все еще торчит в имении родителей и ничего не предпринял. Хотя ситуация развивалась логичным образом, но вне его воли, и это казалось противоестественным.

Наблюдавший за ним с веранды Альбрехт тоже спустился в сад. Он чувствовал, как близок Рудольф к тому, чтобы прыгнуть в машину и понестись в сторону Рейна.

— Может быть, на сегодня хватит импульсов? — заметил он, прохаживаясь следом за Гессом. — Вообще, вы все удивительно импульсивны.

— Ты ничего не понял, — огрызнулся Рудольф.

— Нет, я понял. Господин Гитлер искал повода ринуться в битву. И нашел.

— А я понял, Альбрехт, что как бы ни повел себя Адольф, что бы он ни сказал и ни сделал, ты все равно не поверишь в его искренность. Впрочем, я понял это раньше, можешь мне больше не напоминать.

— Ну, наверное, трудно быть искренним, если ты всегда и все решаешь один, — пожал плечами Хаусхофер.

— Да! Фюрер всегда и все решает один! А мы подчиняемся. А ты никак не можешь этого переварить! Но запомни — именно потому, что воля его абсолютна, мы и придем к власти, чтобы перевернуть мир!

— Речь шла о Грете… — напомнил Альбрехт.

— Кто из нас может поехать, чтобы не оскорбить Роберта? Кто из нас не выглядел бы шпионом в ее глазах? Зачем мы повторяемся? Зачем вообще…

— Руди, успокойся. На кого ты сердит?

— На себя!

— По-моему, не только.

— Да. На нее тоже!

— Позволь мне выступить адвокатом. Я потому и шляюсь за тобой по пятам и пристаю с глупыми вопросами, что чувствую потребность кое-что сказать тебе перед твоим разговором с родителями.

— Я знаю, что ты скажешь, — набор банальностей… Молода, влюблена, импульсивна… Я не осуждаю… Я просто злюсь.

— Я не о ней хотел сказать.

— О Роберте? Да, он не подарок. Но у него сильная воля. К тому же, я думаю, он тебе и самому нравится.

Альбрехт улыбнулся.

— Да, он мне симпатичен. Не только я, но и все остальные, а женщины — в особенности, легко поняли бы твою сестру. Но я даже не о Роберте. Я о вас.

— В каком смысле?

— Мне кажется, поступок Греты был бы невозможен, если бы вы все, и он в первую очередь, не были бы тем, что вы есть.

— Очень вразумительно!

— Я хочу сказать, что Грета не убежала бы в ночь, если бы не почувствовала, что это ее единственный шанс. Она поняла, что как бы сильно ему ни нравилась, он слишком связан, слишком рискует… А для мужчины его склада, при всем его любвеобилии, дело — прежде всего. Это дело — служение партии. А партия — это вождь. А ты самый близкий друг вождя…

— А дважды два — четыре! Думаешь, я не понял?

— Тогда ее бегство достойно полного оправдания. На что же ты сердит?

— Да на все! — Рудольф слепил снежок и запустил им в темный ствол. — Стоит только женщине появиться где-нибудь, тут же начинается чехарда…

Чехарда уже началась — пока в мыслях Лея.

Маргарита догнала его машину довольно скоро, километров через восемь, поскольку та часто останавливалась в связи с состоянием Роберта. Увидав темнеющий на обочине «мерседес» и возвращающегося к нему с обочины Лея, она догадалась, что происходит, но дать задний ход было уже нельзя. Ее машину заметили, и шофер отправился поглядеть, кто это остановился в десяти метрах от них на безлюдной ночной дороге.

Нельзя сказать, что при виде смущенной Греты Лей очень удивился или растерялся. За свои сорок лет он получал от женщин и не такие сюрпризы. И все-таки сюрприз был — он сидел в машине Маргариты и звался Ангелика Раубаль, племянница фюрера. К счастью, сюрприз этот открылся не сразу, поскольку Гели пыталась спрятаться.

Ангелика прыгнула в машину Греты, когда та уже включила мотор.

— Видишь этот браунинг? Он принадлежал Роберту, а теперь он мой. Я умею стрелять и буду рядом с тобой до того момента, когда вы встретитесь. А если ты станешь возражать, то я перебужу весь дом.

Маргарита ничего не ответила; сначала только сделала выразительный жест пальцем у виска, а потом обняла ее и поцеловала.

Шофер, подойдя вплотную к «форду», обнаружил и Ангелику Ей пришлось выйти и тоже приблизиться. Она сделала это довольно решительно, заявив, что тут же едет обратно. Лей при виде фройлейн Раубаль поначалу лишился дара речи, два раза приложил снег ко лбу, потом велел обеим сесть в его машину, а шофера и врача попросил перебраться в «форд» Маргариты. Он сел за руль, дав себе слово вытерпеть оставшийся путь до Швайнфурта, и держался стоически за исключением двух раз, когда тошнота подступала очень сильно, так что они останавливались лишь дважды. Ангелику он спросил, знает ли кто-нибудь о ее отъезде; она отвечала, что оставила записку дяде, велев лакею передать ее в восемь часов утра.

В половине седьмого они были в Швайнфурте, маленьком городке примерно в тысяче миль от Франкфурта. Здесь Лея дожидался первоклассный трехместный аэроплан, на котором он прилетел в Баварию. Пока Маргарита звонила во Франкфурт, он велел шоферу глаз с нее не спускать; Ангелику же запер в номере расположенной рядом с телеграфом гостиницы, положил ключ в карман и стал соображать, что ему делать дальше. Главное было добраться до Франкфурта, где у него куча помощников и нормальная связь. Но вызвать к себе летчика он не мог, поскольку аэроплан был трехместный; просить же другой аэроплан и вообще предавать происходящее хотя бы малейшей гласности он не желал, равно как и торчать какое-то время в этом городишке с двумя девчонками, от которых не знаешь, чего ожидать.