Плачь, Маргарита - читать онлайн книгу. Автор: Елена Съянова cтр.№ 39

— Ты хотела понять?.. Что? Может быть, то, как с осколком в виске сажают подбитый самолет на ночное поле? Или то, как стоят лицом к лицу с разъяренной, взбесившейся толпой, учуявшей запах пролитой крови? Или то, как выбираются из пропасти, таща за собою обессилевшего друга? Это ты хотела пережить?!

Вернувшись к матери, он ласково, но твердо увел ее от Маргариты, сказав, что не такая уж она пьяная и что лучше ей сейчас побыть одной.

— Мама, ты что-нибудь заметила? — осторожно спросил он мать.

— Конечно, милый. Наша девочка влюбилась.

— И что ты думаешь?

— Я думаю… нельзя этого трогать. Здесь все решают двое и Бог. Но если ты спрашиваешь… Сначала я посчитала, что Роберт слишком сложен для нее. Но теперь я вижу, как растет ее чувство, как углубляется страдание, как она взрослеет на глазах. Здесь самое важное — как поведет себя он.

Мы уже говорили, — признался Рудольф. — Я верю Роберту, как себе. Ты даже не представляешь, что он чувствует… Для него Грета не просто влюбленная дурочка, каких у него легион; она часть нашей дружбы. Ему сейчас очень тяжело.

— Я думаю, Руди, все решит сила его собственного чувства… Будем смотреть правде в глаза.

За окнами уже трещали фейерверки, взмывали и лопались ракеты, поливая двор и сад разноцветным дождем из искр. На сплетающихся ветвях двух гигантских старых буков, точно вися в воздухе, горели сотканные из электрических лампочек пять букв — НСДАП. Развернутые в сторону фасада дома и расположенных за ним деревень, они были видны издалека.

Немногие знающие грамоту крестьяне прочли их в эту ночь впервые.

Весь следующий день поместье Гессов Рейхольдсгрюн представляло собою сказочное сонное царство, периодически навещаемое злыми духами. У Лея поднялась температура. Геббельс около полудня проснулся с отчаянными воплями. Магде, привыкшей к ночным кошмарам мужа, он сказал, что на этот раз ему приснился жуткий сон про детей, которых у них еще не было. Геринг почти час во сне рыдал в подушку, и Карин пришлось переменить наволочки; а Гиммлер до полудня вообще не мог уснуть, и Маргарет попросила для него снотворное.

«Когда мы собираемся в одном месте, нужно держать наготове роту врачей с мешком лекарств. Казалось бы, нервы у всех стальные, но стоит немного расслабиться, как начинает твориться черт знает что!» — мрачно шутил Рудольф.

Утешали его лишь крепко спящие Борман и Адольф, который — это все заметили — у Гессов совершенно успокоился.

Пока мужчины таким образом приходили в себя, дамы не скучали. Хозяин предложил устроить «дамскую» охоту на белок, и они с радостью согласились, но когда он принес дробовики, Ангелика искренне удивилась: — Разве мы станем по ним стрелять? В глазах Фрица Гесса появился закономерный вопрос — а что еще делают на охоте? — на что девушка, смутившись, не сразу, но твердо сказала, что думала поохотиться, так сказать, в переносном смысле.

На следующее утро лучшая половина общества собиралась на беличью охоту.

К дамам присоединились и все проснувшиеся мужчины, которые, в свою очередь, готовились к завтрашней большой охоте на кабана, знаменитого в окрестностях Рейхольдсгрюна самца-альбиноса, и не прочь были поразмяться. Можно вообразить себе физиономию Геринга, в лесу узнавшего, что с ними нет ни одного ружья — он-то был уверен, что первоклассные дробовики Фрица Гесса едут за ними в санях Но Фридрих развел руками: «Желание дам!»

Карин позже рассказала Рудольфу, как хохотал Гитлер, также отправившийся на дамскую охоту, а тем временем Борман, не расстающийся со своим блокнотом, записал туда следующее: «Убийство всегда убийство. У меня есть серьезное намеренье сделаться вегетарианцем. К сожалению, немцы слишком традиционны, и это не приживется, но для себя я почти решил».

Пока все общество гоняло белок, осыпавших людей пластами девственного снега, в уютном доме оставались впавший в спячку Геббельс, младший Гесс — за хозяина и Роберт Лей, которому врач по телефону запретил еще сутки выходить на мороз, пригрозив воспалением легких. Дома осталась и Грета. Она сидела у себя в спальне и в ответ на все приглашения брата спуститься в гостиную лишь отрицательно мотала головой.

Роберт тоже чувствовал сильное стесненье, Рудольф был прав, говоря, что она для него не просто девчонка из тех, что гроздьями вешались на него повсюду, — она для него часть, может быть, самого ценного после всех пережитых потерь — мужской дружбы.

Не будь Маргарита его сестрой, Гесс позабавился бы, наблюдая за Робертом, не знающим, как себя повести в банальнейшей ситуации — наверху влюбленная девушка, с которой нужно хотя бы поболтать из приличия. Ситуация, впрочем, была не совсем банальная. Рудольф не поставил впрямую никаких условий, лишь высказал пожелание; однако Лей понимал, что, вступив сейчас в любые, даже самые невинные отношения с Маргаритой, он возьмет на себя ряд обязательств, казавшихся ему почти невыполнимыми. Нет, он не был в себе настолько уверен, чтобы сказать: да, с нею я стану другим! Он мог лишь отважиться на попытку… Бросить пить, сдерживать свои скотские инстинкты, сделаться хорошим мужем прелестной, умной женщине; наконец, почувствовать себя здоровее, энергичнее, избавиться от этих припадков, вечной головной боли и отвращения к себе. Разве игра не стоила свеч? Не говоря уж о партийной карьере, о том неотразимом влиянии на фюрера, которое он приобретет через Гесса…

На этих мыслях Роберт, впрочем, поморщился, по-настоящему это его не волновало. По-настоящему он боялся другого — сорваться окончательно и потерять те крохи уважения к себе, за которые он временами отчаянно цеплялся.

Заснеженный сад за окнами уже тронули первые сумерки, а Роберт все маялся в гостиной, с отвращением глядел в готические зеркала, потягивался в креслах и, подсев к роялю, наигрывал мельком услышанные легкомысленные французские песенки. Он не узнавал себя… Его девиз был — принять решение и выполнять! С одним уточнением: решение может быть абсурдным, но выполнение — абсолютным. Так он заявил однажды на совещании у фюрера, и это немедленно было принято всеми как «принцип вождя».

Решения не было. Если и было, то только — бежать, бежать прочь сломя голову… Он вздрогнул, услышав твердые, быстрые шаги, и встал. Вошла Маргарита. Она остановилась в центре комнаты и вздернула подбородок.

— Поскольку все уехали, брат считает, что я должна вас развлекать. Извольте, я готова! Что вам угодно — рождественский стишок, песенку или танец? Или все подряд? С чего начать? — Она сделала еще несколько шагов. Ничего в этой раздраженной девушке не осталось от сказочной Гретхен.

— На кого вы сердитесь? — спросил он.

— На себя! Зачем вы остались? Мой брат проповедует какую-то иную религию, новый мировой порядок, а сам задержался в прошлом веке. Мои родители гораздо современней. Ну зачем вы остались? — повторила она с досадой, в которой слышались слезы.

Он молча протянул руку. Грета подошла, не понимая, но сделала то, что не требовало объяснений, — подала ему свою, и он несколько секунд держал ее пальчики. Потом она отняла руку и нахмурилась.