Ева Луна - читать онлайн книгу. Автор: Исабель Альенде cтр.№ 75

В то время политическая обстановка в стране была стабильной; правительству удалось задушить едва начавшуюся попытку государственного переворота и если не полностью пресечь, то по крайней мере взять под жесткий контроль хроническую склонность части офицерского и генеральского корпуса к мятежам и заговорам. Нефть по-прежнему била из-под земли как неиссякаемый источник богатства; этот фонтан черного золота усыплял всякую экономическую бдительность, способствуя тому, чтобы все службы, которые должны были хоть как-то заботиться о будущем страны, откладывали решение насущных проблем на неопределенное время, на некое гипотетическое «завтра».

Рольф Карле тем временем стал настоящей знаменитостью, этакой странствующей звездой телеэкрана. Он снял несколько документальных фильмов, которые принесли ему известность не только в стране, но и далеко за ее границами. Он ездил по всему миру и, общаясь с людьми разных национальностей, неплохо выучил четыре языка. Сеньор Аравена, которому после падения диктатуры предложили возглавить Национальное телевидение, отправлял молодого документалиста на поиски сенсационных новостей в те места, где происходили интересовавшие общество события. На некоторое время главное место в программах государственного телевидения заняли динамичные, живые, довольно-таки острые и к тому же идущие в прямом эфире передачи. Аравена считал Рольфа лучшим документалистом на канале, да, пожалуй, и во всей стране. В глубине души, не признаваясь начальству в подобном тщеславии, Рольф Карле не мог не согласиться с такой точкой зрения. Пойми, сынок, провода и радиоволны, с помощью которых агентства передают новости, хочешь не хочешь искажают информацию. Нет ничего лучше, чем увидеть, что происходит в мире, собственными глазами, говорил Аравена своему ученику, и тот с готовностью ехал или летел туда, где происходили катастрофы, шли войны, угоняли самолеты или захватывали заложников. Он снимал репортажи из горячих точек, но не отказывался и от подготовки сюжетов со скандальных судебных процессов или от съемки коронации монарха какой-нибудь далекой страны. Дома он бывал все реже и реже; иногда, увязнув по колено где-нибудь во вьетнамском болоте или согнувшись в три погибели в окопе в раскаленной пустыне, неизменно с камерой на плече и ощущая жаркое дыхание смерти за плечами, он вспоминал ставшую ему родным домом колонию, и на его губах неизменно появлялась улыбка. Для него эта сказочная деревня, этот заповедный, заколдованный мир, затерянный в далекой горной долине, был тем самым спасительным убежищем, где его душа всегда обретала мир и покой. Он возвращался туда, чтобы сбросить накопившуюся усталость и хоть на время забыть о жестокости окружающего мира, о царившем в нем насилии, бесконечных войнах и катастрофах. Приехав в колонию, он бродил по окрестным лесам, валялся на траве, подолгу глядел в голубое небо, с удовольствием играл с племянниками и собаками, а по вечерам выходил на кухню и зачарованно смотрел, как тетя Бургель печет лепешки: переворачивает полуготовый хлеб прямо в воздухе, подбросив его над раскаленной сковородой. С неменьшим удовольствием он наблюдал и за тем, как дядя возится с механизмом ходиков, собираемых на продажу. Здесь, в кругу самых близких людей, он мог позволить себе дать волю тщеславию и расписать перед небольшой, но искренне восторгающейся аудиторией все свои приключения в самых ярких красках. Только здесь он позволял себе некоторый снобизм и даже порой играл в этакого ментора-всезнайку, потому что был уверен: эти люди любят его не за совершенные им или приписанные ему подвиги и заранее готовы простить любую его бестактность.

Характер его работы не способствовал созданию нормальной семьи, чего все более настойчиво требовала тетя Бургель. Он уже не влюблялся так легко, как когда-то, в двадцать лет, и постепенно стал смиряться с мыслью, что обречен жить вечным холостяком; он был уверен, что встретить женщину, отвечающую его представлениям об идеале, будет очень трудно, вероятность такой встречи настолько ничтожна, что не стоит и принимать ее во внимание. При этом он даже мысленно не задавался вопросом, что произойдет, если такая встреча все же состоится, а он вдруг окажется не тем человеком, с которым долгожданная избранница захочет связать свою жизнь; дважды его романы перерастали во что-то более серьезное, похожее на семейные отношения, и оба раза все заканчивалось весьма болезненным разрывом. В разных городах его терпеливо ждали несколько верных подруг, которые были счастливы принять его и одарить нежностью и лаской, когда судьба забрасывала вечного кочевника в их края. Само собой, в его послужном списке было отмечено немалое число побед разной степени сложности, одержанных на любовном фронте. Списка было вполне достаточно, чтобы еще много лет подпитывать его мужское самолюбие. Впрочем, с годами он стал остывать к случайным встречам и порой, понимая, что дело идет к первому поцелую, спешил откланяться, чтобы не портить милое знакомство ничего не значащей и ни к чему не обязывающей ночью. Он окреп и стал жилистым, сильным молодым мужчиной с крепкими мышцами и обветренной кожей. Его внимательные глаза окружила сеточка тонких морщин, а из-под загара на лице по-прежнему проступала россыпь веснушек. Весь богатый профессиональный и почти боевой опыт, накопленный на передовой линии вооруженных конфликтов и войн, все беды и страдания, свидетелем которых он становился, выполняя свой профессиональный долг, не смогли сделать его грубым и черствым. Ему по-прежнему были свойственны юношеские, почти мальчишеские порывы, его легко можно было разжалобить и растрогать проявлениями искренней нежности, а кроме того, время от времени его мучили все те же оставшиеся с детства кошмары, теперь, впрочем, перемешавшиеся с более приятными снами, в которых фигурировали то чьи-то пышные розовые бедра, то беспомощные, едва научившиеся ходить щенки. Он был упорным, настойчивым, легким на подъем и неутомимым человеком. Улыбался он часто, по поводу и просто так, для собственного удовольствия, и его искренняя и добродушная улыбка располагала к нему людей повсюду, куда бы ни забросила его работа. Взяв в руки камеру, он сливался с ней в одно целое и забывал о себе и даже об элементарной безопасности: главным для него становилось дело — разворачивающиеся перед ним события и желание заснять их как можно лучше, даже рискуя собственной жизнью.

* * *

Однажды, в конце сентября, я шла по улице и, свернув за угол, буквально налетела на Уберто Наранхо. В тот день он прогуливался по окрестным кварталам, издали присматриваясь к небольшой фабрике, где шили военную форму и изготавливали амуницию. Он специально спустился с гор и приехал в столицу, чтобы раздобыть оружие и армейские сапоги или ботинки для своих бойцов, — сами понимаете, ну что может сделать человек в горах без нормальных ботинок? По ходу дела он намеревался убедить свое начальство в необходимости срочно изменить не только тактику, но, быть может, и стратегию вооруженной борьбы, хотя бы потому, что его отряд значительно поредел в кровопролитных и не слишком удачно складывавшихся стычках с правительственной армией. Он был коротко подстрижен и носил аккуратную, ухоженную бородку. Одетый в невзрачный, но приличный и, главное, сугубо городской костюм, с непременным портфелем в руках, он нисколько не походил на бородача в черном берете, гордо смотревшего с расклеенных по стенам плакатов, в которых указывалась сумма за помощь в поимке этого опасного преступника. Элементарные основы конспирации и просто здравый смысл подсказывали, что, даже встретив на улице собственную мать, этот человек, которого разыскивают полиция и армия, должен пройти мимо, сделав вид, что не заметил ее. Меня же, судя по всему, он увидел неожиданно, и скорее всего его бдительность в этот момент несколько притупилась; потом он рассказал, что увидел, как я перехожу улицу, и мгновенно узнал меня по глазам, хотя я мало чем напоминала ту девочку-подростка, которую он несколько лет назад привел в дом Сеньоры и оставил там жить с указанием относиться к ней как к его родной сестре. Он протянул руку и прикоснулся к моему плечу. Я в испуге обернулась, а он в тот же миг назвал меня по имени. Несколько секунд я тщетно пыталась вспомнить, где я видела этого человека, но образ мелкого чиновника, впрочем нарушавшийся явно негородским загаром, никак не увязывался в моей голове с воспоминаниями о парне с набриолиненным чубом, в сапогах на каблуке и с посеребренными металлическими застежками, не соответствовал хранившемуся у меня в памяти образу героя моего детства и главного действующего лица моих первых любовных фантазий. Поняв мое затруднение, он совершил вторую грубую ошибку, нарушающую все правила конспирации.