Пилигрим - читать онлайн книгу. Автор: Тимоти Финдли cтр.№ 45

Если треклятая баба вообще существовала, черт возьми! Я лично в этом сомневаюсь. Она умерла четыреста с лишним лет назад. Как может история женщины, жившей четыреста лет назад, ввергнуть в пучину безумия человека, живущего в 1912 году? Полная бессмыслица!

Да ну?

Точно.

Переверни страницу!

Юнг вздохнули сел.

Два часа u пять минут, Карл Густав.

Он нагнулся, на ощупь нашел нижний правый уголок страницы. Закрыл глаза, снова открыл их, выпил… А потом перевернул страницу и начал читать.

«Из записных книжек Леонардо». «Акт соития и все, что стоит с ним в связи, так отвратительны, что люди скоро бы вымерли, если бы это не был освященный стариной обычай и если бы не оставалось еще красивых лиц и чувственного влечения (Цитируется по изданию З. Фрейд «Леонардо да Винчи»)».

Внизу было что-то вроде сноски со скромной звездочкой, свидетельствующей о том, что это примечание Пилигрима.

«Напиши он эти слова до того понедельника, они могли бы оправдать мое спасение. А так… К среде я возжаждал обратить в пепел не только свое чело, но все мое существо — и сознание».

На полях Пилигрим приписал: «Дата: пятница, десятое февраля 1497 года, через два дня после «пепельной среды» и через три — после сожжения идолов, к которым мне следовало присоединиться».

12

С ее светлостью явно что-то творилось. Дверь в спальню почти все время была заперта. Передача подноса с завтраком превратилась в кошмар. Мадам заказывала завтрак накануне вечером, а когда мальчик-посыльный приносил его утром с точностью до секунды, — она отвечала из-за двери: «Нет-нет, не сейчас!» И Фиби Пиблс приходилось держать поднос на батарее, чтобы завтрак не остыл.

Увы, это не всегда удавалось. Вареные яйца твердели. Яичница становилась деревянной. Молоко en cocotte (в горшочке) отделялось от масла, а желтки лопались. Тосты загибались по краям; чай, кофе или шоколад становились еле теплыми и безвкусными. Джемы и желе подергивались пленкой, а грейпфруты съеживались и сохли. Это было ужасно.

Каждое утро Фиби, затаив дыхание, стучала в дверь так громко, как только смела (в конце концов, человек должен быть услышан!), подходя к ней сначала с интервалами в пятнадцать минут, потом в полчаса — после чего сдавалась и звонила на кухню. Мальчик поднимался наверх и уносил поднос, а Фиби пожимала плечами и говорила: «Ничего не могу поделать».

Начиналось это в восемь часов утра, поднос уносили в половине одиннадцатого. В одиннадцать успевшая проголодаться Фиби слышала, как в дверном замке поворачивается ключ и ее светлость спрашивает: «Где ты?»

Как будто она могла быть где-то еще.

Первым делом в спальне нужно было раздвинуть шторы и включить батарею. Ее светлость предпочитала спать в прохладе, а потом вечно жаловалась, что замерзла, будто Фиби была в этом виновата.

— Завтрак готов? — спрашивала мадам, садясь и сражаясь с постельным бельем.

Она пинала и мяла подушки так, словно расталкивала толпу на тонущем корабле. Фиби приходилось сообщать ее светлости, что безнадежно испорченный завтрак отослан обратно на кухню.

— Тогда закажи еще один.

— Да, мадам.

Так продолжалось четыре дня подряд. Четыре дня подряд заказывался второй завтрак, его приносили — и уносили нетронутым. Четыре дня ее светлость пила только кофе, чай или шоколад, да и то не до дна.

Пепельницы были полны окурков. Фиби заметила несколько пустых винных бутылок. Три дня мадам не хотела одеваться и двигаться с места. Велев Фиби натереть спину и плечи маслом с легким запахом роз, она надевала чистую ночную рубашку и лиловый пеньюар, а потом садилась и смотрела в окно на горы.

Вконец сбитая с толку, Фиби Пиблс решила, что необходимо про консультироваться с мистером Форстером. И когда ее светлость вновь заперлась с бутылками и сигаретами, Фиби пошла к дворецкому мистера Пилигрима.

— Что с ней могло случиться? — спросила она, рассказав о поведении мадам. — Я боюсь. Она сама на себя не похожа.

Номер Форстера был на последнем этаже, «на чердаке», как он говорил. На чердаке, как и положено преданному дворецкому, служившему верой и правдой всю свою жизнь!

Фиби присела на единственный стул. Форстер сидел на кровати. Он предложил ей стакан пива, но она отказалась.

— Навидалась я, что алкоголь с людьми делает. Мне страшно смотреть на мадам. Хотя, должна признаться, я не отказалась бы выпить капельку за ужином. Но я ни за что не стану пить, сидя с джентльменом в его спальне. Надеюсь, вы не обиделись?

— Ничуть.

Фиби отвела взгляд и прикусила губу.

— Что же мне делать? — спросила она.

— Я бы на вашем месте подождал, — ответил Форстер. — Мне и самому приходится сидеть и ждать, пока с ним делают там Бог знает что.

Он махнул рукой в сторону окна.

— Вы имеете в виду мистера Пилигрима?

— Да. Я имею в виду мистера Пилигрима. Я пять раз пытался повидаться с ним, но меня к нему не пускают. Мне сказали, что он молчит и ни с кем не разговаривает. А кроме того, за ним постоянно наблюдают врачи. Говорят, с него не спускают глаз с утра до вечера. Похоже, боятся, как бы он не попробовал еще раз. Бедный! Он небось тоскует по дому.

— Я тоже хочу домой, — откликнулась Фиби. — Мне здесь не нравится. Все кругом чужие, кроме вас и ее светлости. Никто тебе не улыбается, все лопочут по-немецки. Со мной обращаются как с ничтожеством, и меня это бесит. Мало того — кто-то еще повадился письма писать! Нам уже три штуки доставили. Посыльный приходит, сует их в руки и не говорит ни слова.

— Вы знаете, от кого они?

— Конечно, нет! Я же не могу их открыть. Они все приходят в запечатанных конвертах, так что если я попытаюсь заглянуть, мадам сразу поймет.

— На днях она встретила кого-то в вестибюле, — сказал Форстер. — Симпатичную молодую пару. Она с ними разговаривала. Вы в курсе?

— Нет. Ее светлость? Когда? Что значит — на днях?

— Позавчера. А может, вчера. Точно не помню. Я шел из клиники после очередной попытки увидеться с мистером Пилигримом, и она стояла там с какими-то незнакомцами. Знаете, что мне показалось странным? По-моему, она заметила меня, но не подала виду. Я пошел в бар, пропустил стаканчик, а когда возвращался, они все еще были там.

— Сколько вы пробыли в баре?

— Минут двадцать — двадцать пять. Как я уже сказал, милая парочка. Хорошо одеты. Без сомнения, люди ее круга. У молодого человека военная выправка. Я мог бы принять его за сына мадам, не знай я его в лицо. Я имею в виду графа Хартфордширского. Они одного возраста. Может, это его друг? Или бывший одноклассник из Сандхерста?

— Вы же говорите, мадам их не знала!