Франклин Рузвельт. Человек и политик - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Макгрегор Бернс cтр.№ 97

Хотя Стимсон и не был последователен в подходе к правам негров, в военной сфере он оставался подлинным реформатором. В начале 1942 года Эйзенхауэр сделал обзор докладов «по проблемам цветных войск». Против присылки «цветных войск» выступали не только генералы на юге и даже на многонациональных Гавайях, но также правительство Австралии, президент Республики Панама, губернатор Аляски Эрнст Грюнинг, правительство Бермудских островов, британские власти Тринидада, правительства Южной Америки и, смешно сказать, полковник, консультирующий по Либерии. Стимсон реагировал на эти возражения в диапазоне ответов от «Не уступайте!» до «Вздор!». Он напоминал панамцам, что сам Панамский канал строился трудом черных, настаивал, чтобы южане использовали войска, укомплектованные неграми. Тем не менее ни он, ни кто-либо еще из Верховного командования не осознавал, что возражения направлены именно против сегрегированных черных подразделений.

При всех своих невзгодах негры находились в лучшем положении, чем другие этнические группы. Такая этническая группа, как японцы американского происхождения, находившаяся в процессе перемещения с Западного побережья во внутренние районы страны, тоже подверглась расовой дискриминации. К концу весны Милтон Эйзенхауэр, первый глава Администрации военных перемещений (АВП) доложил Рузвельту, что около 81 тысячи этнических японцев помещены во временные концентрационные лагеря, около 20 тысяч — в постоянные места ссылки, еще 15 тысяч «заморожены» в Восточной Калифорнии и от 5 до 8 тысяч добровольно переселились в штаты района Скалистых гор. Докладывал также, что губернаторы и генеральные прокуроры внутренних штатов яростно сопротивлялись прежним планам добровольной эвакуации значительными группами. Проводились массовые митинги протеста, раздавались угрозы совершить насилие, производились аресты этнических японцев. Понадобилось создать одиннадцать крупных концентрационных лагерей, чтобы поместить туда 130 тысяч эвакуированных. Для них запланировали строительство школ и больниц, начались сельскохозяйственные и общественные работы.

Но Милтон Эйзенхауэр не докладывал — а Рузвельт при всей своей проницательности и сострадании об этом не догадывался — о тяжелых испытаниях тысяч переселенцев: горькое расставание с нажитыми трудом домами и фермами; торопливые, томительные переезды от центров пересылки в лагеря для перемещенных лиц; шокирующие переживания во время прибытия в лагеря Постона, озера Туле, Гила и других мест, где переселенцев встречали нестерпимая жара или пронизывающий холод, клубы пыли, бесконечные ряды бараков с комнатой на семью, невозможность уединиться, бюрократия, скука — и при всем этом неизменная военная полиция и колючая проволока. Дело не в том, что президента держали в неведении, основные решения принимались по согласованию с ним, в его секретариат поступала полная информация и хорошего и дурного свойства. Сам Рузвельт называл центры перемещенных лиц «концентрационными лагерями», да они и были таковыми. Но психологические муки этих испытаний оказывались вне понимания президента или просто списывались им на печальные, но необходимые превратности войны.

Возможно, президент был бы более восприимчив к сложившемуся положению, если бы пересыльные энергично протестовали, проводили демонстрации, забастовки, сопротивлялись своим конвоирам. Но в то время они так не поступали. Власти поражала их решимость извлечь все лучшее из своей судьбы, предприимчивость в оборудовании почти пустых комнат самостоятельно сбитыми столами и скамьями, их быстрое налаживание некоего подобия общественной жизни — организация танцевальных вечеров, спортивных состязаний, ремесел и школ. Когда жаркие месяцы лета 1942 года миновали, настроение в некоторых лагерях изменилось. АВП не выполнила своих прежних обещаний или ожиданий относительно зарплаты, одежды, садовых участков, работы и создания минимального комфорта. Нарастала напряженность между обитателями бараков, между ними и представителями высшей белой расы. Начались демонстрации, пикеты, забастовки, избиения лиц, заподозренных в доносительстве.

Осенью политика, которую Рузвельт проводил, исходя из военной необходимости, сама стала представлять военную угрозу. Глава Агентства военной информации Элмер Дэвис призвал президента выступить публично против антияпонских законопроектов в конгрессе и санкционировать набор в армию и флот лояльных этнических японцев. Дэвис напомнил президенту, что японская пропаганда на Филиппинах, в Бирме и других местах преподносит эту войну как расовый конфликт.

— Мы можем вести эффективную контрпропаганду, лишь если наши дела не расходятся с правдой.

Он добавил, что минимум 85 процентов этнических японцев лояльны по отношению к стране. Командование флота согласилось с такой оценкой, но все еще возражало против набора этнических японцев.

Обнаружился контраст между отношением Вашингтона к этническим итальянцам и немцам, с одной стороны, и японцам — с другой. Рузвельт заверил губернатора Нью-Йорка Герберта Лемана, что «глубоко понимает, какую тревогу должны чувствовать немцы и итальянцы, живущие в США, зная о выселении японцев с Западного побережья». Не заверит ли их Леман, что «в настоящее время не планируется никаких высылок немцев и итальянцев»? Это мало утешало японцев, обжигаемых солнцем на равнинах Колорадо, но вполне устраивало японских пропагандистов, которые вели радиопередачи из Манилы, Сингапура и Рангуна.

В конце лета 1942 года президент поддался внутреннему зову «поездить по стране» — зову столь же мощному для некоторых политиков, как инстинкт дикого гуся. Он говорил своему охраннику Майку Рейли, что хочет совершить путешествие во второй половине сентября, увидеть все, что возможно, от побережья до побережья, но с одним условием — чтобы поездку не предавали огласке до его возвращения в Вашингтон. Он возьмет с собой трех корреспондентов телеграфных агентств, и это все. Никакой огласки, парадов, речей, — на это надеялся президент. И если губернаторы и другие политические деятели будут его сопровождать, пусть это будут республиканцы и демократы.

Президентский поезд 17 сентября отбыл из Вашингтона, увозя главу исполнительной власти и первую леди (она ехала только до Милоуки), десяток сотрудников Белого дома, троих известных журналистов и восьмерых фоторепортеров.

Президент загружал делами дни поездки так плотно, словно заканчивался срок его президентства. Первый день: замерли мостовые краны в момент, когда президентский фаэтон, с опущенным верхом и поднятыми пуленепробиваемыми стеклами, въехал на территорию танкового цейхгауза завода «Крайслер» в Детройте и двинулся в пространство между двумя линиями сборки «Генерала Ли», нового цельносварного среднего танка. Сидя рядом с Элеонорой Рузвельт и представителями заводского управления, президент наблюдал, как танки месят на танкодроме грязь и пыль. Агенты безопасности всполошились — один танк двинулся прямо на президентский автомобиль, однако остановился в 10 футах поодаль.

— Отличное вождение! — крикнул президент улыбающемуся водителю танка.

В конце дня Рузвельт поехал вместе с Генри и Эдсель Форд вдоль полумильной линии сборки огромного завода по производству бомбардировщиков «Уилоу Ран». На следующий день осматривал самую большую в стране тренировочную водную станцию на Великих озерах, наблюдал, как делаются паровые турбины и валы для гребных винтов на заводе «Аллис-Чалмерз», где годом раньше происходили упорные забастовки. Вечером он уже в районе Твин-Ситиз — осматривает снарядный завод, где ночная смена производила снаряды 30-го и 50-го калибров, однако завод еще не достиг предела своих производственных возможностей. Президент приезжал на предприятия без огласки, сидел иногда на переднем сиденье автомобиля, иногда — на заднем справа, улыбаясь, сияя, наблюдая. Вокруг суетились представители заводоуправления; среди рабочих, замечавших автомобиль, распространялось оживление — все делились друг с другом новостью о прибытии высокого гостя. Женщины бросали на автомобиль косые взгляды, стараясь в то же время следить за работой станков. Рейли вспоминал, что, когда они ехали по территории завода, агенты безопасности слышали возгласы такого рода: