Победоносцев. Вернопреданный - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Щеглов cтр.№ 69

— Тайну поджогов никто не раскроет. Это я вам даю голову на отсечение. Но без политической уголовщины тут не обошлось. Они поднимут руку и на царя. Мечтал же Каховский и иже с ним вырезать всю фамилию Романовых.

— Неужели тайное не станет явным? В заграничных газетах напишут правду.

— И не надейтесь. Революционная уголовщина ни за что не признается. Русский уголовный мир настолько отвратителен и бессовестен, что раскаяние для него совершенно невозможно. Сознательная и отпетая уголовщина безрелигиозна. Она давно потеряла Бога.

— Нет-нет, я убежден, что истина когда-нибудь обнаружится.

— Она давно обнаружилась, — сказал мрачно Константин Петрович.

— Как? Где? Кто ее обнародовал?

Константин Петрович усмехнулся. Он пристально взглянул на наивного и честного писателя, стоявшего в двух шагах от мировой славы, и сказал:

— Через неделю после того, как вспыхнули Апраксин и Щукин дворы, начисто выгорели Большая и Малая Охты. В Ямской почти не осталось домов. Пламя опустошило весь четырехугольник между Кобыльской улицей и Литовской, от церкви Иоанна Предтечи до Глазова моста. Какая вам еще нужна правда? Разбрасывали прокламации накануне пожара, выдвигали план захвата цесаревича, и ни одного загримированного оборвыша со свечой генерал Потапов не сумел схватить! Какая же вам еще нужна правда?

— Судебная реформа помогла открытию многих преступлений, — заступился за отечественную юриспруденцию Достоевский.

— Да, это так. Но в то же время она помогла неисчислимому количеству негодяев уйти от возмездия.

— Но вы, Константин Петрович, были ее провозвестником.

— К сожалению. Подчеркну только, что намеченное в России не скоро будет достигнуто. Ни в нашем столетии, ни в будущем. Что можно Лондону, то вредно для Москвы.

И он оказался прав. Многие положения монархической судебной реформы 1864 года до сей — демократической — поры не осуществлены в нашей стране. Об эре сталинского социализма и толковать нечего. Похожего на коммунистический суд история человечества не знала.

— Значит, вы уверены, что петербургские пожары есть тайна за семью печатями и никому ее не распечатать?

— Секретность происшедшего при явности результатов подтверждает опытность руки поджигателей. Такая цепочка характерна для политической уголовщины. Ее, эту политическую уголовщину, очень трудно вывести на чистую воду. Обыкновенные злодейства часто творятся в алкогольном бреду. Политические расчеты легче инспирируются. Мы находимся в самом начале правового осмысления революционной уголовщины. Смена государственного строя лишь усугубит прошлые преступления. Ротация кадров будет производиться с помощью расстрелов. Россия погрузится во тьму.

Небо над Петербургом и впрямь быстро набухало темнотой, а ветер, дующий с Невы, пробирал до костей. Константин Петрович запомнил неслучайную встречу с Федором Михайловичем навсегда. Они распростились у Театрального моста, и Константин Петрович свернул на набережную Екатерининского канала, обагренную через несколько лет кровью покойного императора. Необъяснимым образом зловещее место и пришедшее в голову соединение слов «революционная уголовщина», мягкая рука Достоевского и чуть осевший голос не берегущего себя от простуды человека всплывали в особенно грустные и тревожные минуты.

Воспоминания угодны Богу. И не только потому, что раздвигают и углубляют пространство жизни. Воспоминания — путь к покаянию, исправлению ошибок, осмыслению их. Человек, способный вспомнить, не прожил жизнь впустую, он ценит прошедшее, не отказывается от него, а лишь уходит вдаль — в лучшее время, оставляя грехи свои тяжкие позади. Воспоминания помогают очищению и показывают близким, чего не стоило совершать. Упущенное в воспоминаниях нередко превращается в реальность, облегчает сердечную муку, и мир воцаряется в душе. Воспоминания — не дневник, в который заносят события и думы по горячим следам. Над воспоминаниями поработали годы, отсеяв не самое важное, не самое существенное, оставив квинтэссенцию пережитого и суть страдания, выпавшего на твою долю. Словом, к воспоминаниям надо относиться бережно. Воспоминания есть нечто личное, интимное и недоступное никому из окружающих. Воспоминания нельзя отнять, они составляют только твое достояние, только твою исключительную собственность. У многих вся жизнь есть погоня за будущими воспоминаниям. Это мудрые люди, они насыщают быстротекущие дни разнообразными трудами. Воспоминания всегда движение к цели в прошлом, удивительный динамический процесс, сопутствующий нам до последнего вздоха. Без воспоминаний нет цивилизации, нет культуры, а народ без воспоминаний — не народ.

Воспоминания и документы любого рода, даже ничтожные трамвайные билеты, находятся в неразрывной связи. Вот почему за документами, относящимися к выдающимся людям, начинается охота и нередко при их жизни. Константин Петрович давно понял, что воспоминания угодны Богу, а дневник не житийный, а житейский факт. Документы или письма дают толчок к воспоминаниям и являются строительным материалом для реконструкции того, что никакими силами ни вернуть, ни восстановить нельзя. Замечательное письмо отправил Константин Петрович бывшему ученику своему императору Александру Александровичу за год до его смерти и за четырнадцать лет до собственной кончины. В послании Константин Петрович пишет о сохраненных бумагах и о том, что главные из них — переписку с покойной Екатериной Федоровной Тютчевой — он намерен запечатать и отдать в Публичную библиотеку, «Вашему величеству памятно, что в первые годы Вашего царствования Вы оказывали мне близкое доверие, — продолжал далее Константин Петрович. — Следы его действительно хранятся у меня, но не в виде каких-либо записок. Это — разного рода бумаги, которые характеризуют эпоху с ее волнениями, отчасти все, что от Вас мне присылалось, и записочки Ваши. С своих писем ничего у меня не оставляется, ибо я пишу все прямо набело. Все эти материалы никому, кроме меня, не известны, но я собирал их по годам в папки, коих имею несколько, с надписью: «Novum Regnum». Вот — одно, что после меня останется, в качестве исторического материала, — и все это я готов буду хоть теперь же сдать в безопасное место».

В преддверии кончины Константин Петрович выражал желание, чтобы жену не тревожили розысками бумаг, имеющих политическое значение. Он обладал верным предчувствием. Дневник графа Витте чиновники полицейского ведомства пытались изъять у Матильды Ивановны из сейфа в заграничном особняке, но поиски оказались совершенно безуспешными. Граф и урожденная Хотимская переконспирировали опытнейших конспираторов и шпионов. Правда, вскоре из-за наступившей всеевропейской бойни и грянувших всяческих революций и войн мемуары осторожного и хитрого Витте потеряли политическое значение, но приобрели другое, вечное — историческое, которое, к сожалению, недобросовестные издатели в коммунистическую эпоху направили на компрометацию разрушенного посредством обмана и предательства государственного строя, не делая никаких поправок на время и на окружающую антигуманную псевдосоциалистическую действительность, сформированную на рабовладельческих — гулаговских — принципах.