Датский король - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Корнев cтр.№ 28

Была, правда, одна трогательная история личного свойства. Как-то поступил на службу в театр молодой человек из мастеровых, но не просто «пролетарий» подмостков, а настоящий виртуоз своего дела. Тимофей — так его звали — был родом с Ярославщины. Его отец, известный в округе краснодеревец, промышлял тем, что делал по городским заказам мебель «под Гамбса» [64] , чему научился в рекрутчине, резал иконостасы для сельских приходов. С детства Тимоша наблюдал за этим ремеслом, приноровился мастерить деревянные игрушки всей окрестной детворе, а потом и отцу стал помогать в работе по усадьбам и церквам. Пришло время, и знакомый барин взял его в Петербург, пристроил в хорошую мебельную мастерскую, женил на горничной из порядочного дома. Неплохо зажили молодые: сначала сняли угол, потом квартирку, в срок родился наследник. На досуге Тимофей все иконки вырезал, да так тонко и искусно, что просто загляденье, а иных подробностей без лупы и не рассмотришь. Так бы и шло все ладно, да неожиданные обстоятельства переменили всю жизнь столяра-искусника. Попав однажды в театр, он был просто околдован увиденным. Так его пробрало, что вскоре решил: «Чего бы мне это ни стоило, устроюсь сюда на службу!» Со своей безумной идеей бросился в ноги к помещику-благодетелю, умолял, чтобы тот посодействовал определиться «хоть на подхват, но непременно в театр». Барин назвал его затею дурью, а самого парня, соответственно, дурнем и бабой, но по доброте душевной использовал свои знакомства, дал нужную рекомендацию, и стал-таки молодой краснодеревец рабочим сцены в самом Мариинском театре.

Сначала со всей закулисной артелью поднимал огромный занавес, монтировал громоздкие декорации — дворцы и замки, зато мог теперь смотреть любой спектакль, любую репетицию. Скоро все вокруг заметили, что парень — дока по столярной части: не то что колченогий стул починить, но и ветхое вольтеровское кресло, и даже буфет из старинного гарнитура может из руин поднять. Назначили тогда Тимофея старшим по реставрации бутафории, отдали ему во владение небольшое помещение под мастерскую и пару плотников в подчинение. В общем, выбился деревенский парень в «рабочую интеллигенцию». И пошло все вроде бы гладко: жалованье повысили, сам господин директор при встрече нет-нет да и поприветствует, но Тимофея новая служба захватила не на шутку: с утра до ночи пропадал он в театре, домой не являлся по нескольку дней. В доме начался разлад, жена была уверена, что он завел дамочку на стороне, встречала его со скалкой, а отец семейства насмотрелся к тому времени на свободные нравы богемы и совсем одурел: открыто заявил жене, что выбирает «жертвенное служение искусству и социальную независимость». Жена не била посуды, решила, что мужик повредился в уме: храня гордое молчание, собрала кое-какой скарб, взяла сына-малолетку и уехала в деревню к родным. С тех пор Тимофей стал исправно отсылать семье большую часть заработка, а сам стоически трудился «на ниве искусства».

Ксения иногда замечала молодого человека, выделявшегося среди других рабочих сцены своим опрятным видом: всегда выглаженная шелковая косоворотка чиста, сапоги блестят от ваксы. Чувствовалась в нем природная аккуратность. И еще — он никогда не сидел без дела, возился с декорациями, что-то непрерывно чинил, строгал, что-то мастерил, часто у всех на виду. Весь в делах, Тимофей выделил Ксению из балетной труппы не сразу, но с некоторых пор она обратила внимание, что «столяр» стал едва заметно склонять голову при встрече с ней и смешно краснел, замечая любопытный взгляд артистки. Да и после сценических репетиций, когда балерина в одиночестве методично и подолгу отрабатывала сложные pas, он не раз как бы невзначай оказывался в глубине кулис. Все это было тем более странно, что его Ксении, естественно, никто и не думал представлять. Однажды на Пасху (повод придавал смелости) рабочий поздравил ее со Светлым Христовым воскресением и протянул ей расписное деревянное яичко:

— Сам выточил и раскрасил. Нарочно для вас, барышня. Примите по обычаю — Христос сегодня воскрес!

Растроганная Ксения бесхитростно расцеловала дарителя:

— Воистину воскресе!

Тот осмелел, расплылся в улыбке:

— Не представился ж я! Тимофей Степанович, бутафорию ремонтирую и по разным деревянным делам. Прощения просим, если что не так.

Балерина тоже улыбнулась:

— Вот что, деревянных дел мастер, — я вас буду называть просто Тимофей. Вы ведь не обидитесь?

Он молча кивнул в ответ, дескать, пожалуйста, да и как можно обижаться в Святой день.

Так и завязалось это невинное знакомство. Невинное для Ксении, а Тимоша увлекся красавицей-балериной. То букетик фиалок невзначай поднесет, то коробку монпансье. Ксении неудобно было отказываться, но ее уже беспокоило такое положение: «Вдруг он за мной всерьез ухаживает?! Влюбился — трогательно как… И неудобно в то же время — на что-то надеется! А такой ведь славный юноша…» Балерина боялась выдать свою жалость — любой ее неосторожный поступок кавалер мог истолковать в свою пользу.

В этой курьезной ситуации помогла советом костюмерша Ксении Серафима — женщина уже весьма пожилая и мудрая, давно, с молодых лет, служившая в славном Мариинском театре. Личная жизнь ее сложилась драматично: с любимым мужем, подручным художника, тоже при театре, и года вместе не прожили — рухнула декорация, придавило, умер тут же у нее на руках, а детей Бог им не дал. Серафима так и жила вдовой, в верности своему суженому.

— Столяр этот наверняка порядочный человек, но неужели непонятно, что мы совсем разные люди? Для меня он простодушный крестьянский парень, Тимоша, которому можно доверять, и больше ничего! Взрослый ребенок с добрым сердцем… И только! Какие между нами могут быть серьезные отношения? — Ксения словно оправдывалась.

— Ксюшенька, милая, этот Тимоша женат давно!

— Как женат?!!!

— Венчан в церкви по всем правилам. У него жена и чадо!

— Неужели женат… Я думала, одинокий чудак… Но тогда я не понимаю: это только пошлый флирт и все?!

Серафима вздохнула:

— Мужчина-то может и не любя жениться… А то, кажется, полюбил, женился, да там, смотришь, и разлюбил уж. Любовь-то ведь как: придет — уйдет… Любовь прихотлива и переменчива, Ксюшенька! А раз женился, так понимать должен, что в семье верность да терпение паче всего, «даже до смерти». Здесь, в столице, да особенно если кто богемной жизни отведал — из них, из простых, особенно! — свободы иллюзорной испытал — пыль театральная мигом глаза запорошила, и тут уж все с ног на голову переворачивается, все кувырком пошло…

— Но мне казалось, что он истинно верует, православный! Вот даже с Пасхой меня поздравил.

— Ты, Ксюшенька, сама дитя… А об этом Тимоша совсем не думает — не осуждай и не оправдывай, это дело совести каждого. А главное, не жалей его: женатый мужчина сам должен знать, что к чему! И разговоры тебе лишние не нужны — стоит только нашим театральным кумушкам на язычок попасть, а там сама знаешь… Может, не хочешь меня, старую, слушать?! Спроси у Марии из миманса. Тимофея бывший хозяин был ее верный поклонник: она мне и рассказывала про этого «самородка», про то, как его город и театр ума лишили… Мария — вот уж действительно чуткая душа, вот кого пожалеть нужно, да только осторожно, деликатно, не обидеть чтоб! Хотя, может, ты и не знаешь: раньше она такой певицей была, каких на свете мало. Во всех спектаклях, на главных ролях, такие партии доверяли, и так пела. Да-а! Непревзойденная была… Но постигло ее материнское горе — первого же ребеночка мертвым на свет родила, и так это ее потрясло, что не только деток больше не имела, но и голос свой роскошный потеряла, бедняжка. Начальство-то ее из-за прежних заслуг в театре оставили. Грех ей, мученице, не верить — кто такое перенес, лгать уже не станет.